Дед Матвей очень любил свои горы, поросшие тайгой и травами. Всю жизнь любил, долгую и разную. Менялось все вокруг него. Приходили и уходили люди, строились и уходили в небытие деревеньки, выходили из берегов реки… а горы не менялись.
Он родился, страшно подумать, еще при царе. В маленькой деревеньке у отрогов Тигерекского хребта, на Алтае. Он помнил, как в детстве носился босиком взапуски по лужам, шлепая босыми пятками в грязь и оскальзываясь на мокрой траве. Как брал из-под несушки теплое яйцо, тер об рукав и выпивал залпом. Как прижимался к теплому коровьему боку, когда прятался от гневливого батьки: очень тот любил вожжами пороть за провинности. А вожжами оно больно очень! Уж лучше розгой… Помнил и как с мамкой доил корову, а потом нес подойник в ледник, смешно скособочась и отставив левую руку в сторону, для равновесия. А смешной дворовой кутенок все норовил подпрыгнуть и прихватить за пальцы.
А потом кутенок подрос и стал большим кудлатым псом, яростно отстаивающим двор от всякого прохожего. Иногда Матвейка прятался в будке у Серко, спасаясь от злого во хмелю соседского старшака – тот невзлюбил его за давнюю детскую шалость и всякий раз норовил дать пинка или подзатыльник. Но Серко не давал в обиду – молча вставал рядом и щерил зубы, показывая белые клыки длиной в палец. И любой обидчик начинал задумываться: а стоит ли? В будке Серко лежал, положив лобастую голову на вытянутые лапы, а Матвейка сидел рядом, подтянув колени и уткнувшись в них носом, вдыхая теплый песий запах и перебирая в пальцах жесткую густую шерсть.
Вообще, Серко был его самым верным другом и помощником. Однажды в глухозимье в деревню зашел матерый волк. Крепкий, поджарый, на высоких лапах, он смотрел на играющих мальчишек.
Откуда вылетел Серко, никто заметить не успел. Миг – и рычащий и ревущий клубок покатился по улице, сбив опешившего Матвейку с ног. Ничего невозможно было понять в этом яростном клубке. Матвейка схватил оглоблю (и откуда только силы взялись) и бросился в бой, спасать друга. Но никак не мог улучить момент, чтобы ударить по волку, а не по Серко. Мальчишки залезли на сарай и оттуда с ужасом и восторгом смотрели на драку. Матвейка остался один, и от этого было совсем страшно. Но он не мог бросить друга! Капельки крови рубинами сверкали на белом снегу, снег разлетался из-под лап сцепившихся зверей. В какой-то момент Матвейка увидел глаза Серко и впервые его испугался – это были глаза зверя, дерущегося насмерть и готового убить. Но вот клубок расцепился. Волк и Серко стояли друг напротив друга, хрипло дыша. Одинаковые в своей ярости и даже внешне чем-то похожие. Те же палевые бока и лобастая голова, высокие лапы и дикий, кровожадный, немигающий взгляд. У Серко были разорваны щека и ухо, у волка обгрызена вся морда, и он припадал на правую переднюю лапу. Но смотрел так страшно, что Матвейка невольно попятился, забыв про оглоблю и свое намерение спасать друга. Серко, почуяв за спиной движение, рванул вперед с быстротой стрелы, грудь в грудь сшибся с волком, сходу подмял его под себя и взял за горло. Волк смотрел на Серко не мигая, яростными желтыми глазами. И малец про себя просил друга: «Только не выпусти его, только не выпусти…» И тот держал до тех пор, пока глаза волка не подернулись пеленой. Бросил и, хромая, пошел к будке, роняя капли крови на истоптанный снег. Мальчишки спрыгнули с сарая и опасливо подошли к лежащему волку. Наконец самый смелый из них ткнул его палкой и отскочил испуганно – а ну как вскочит! Но волк не вскочил, победа Серко была полной. Матвейка же рванул вслед за другом: как он там?
Серко лежал перед будкой и зализывал здоровенную рваную рану на боку. Матвейка присел перед ним, положил руку на лоб. Серко со стоном выдохнул, растянулся на снегу. И мальчишка решил его спасать – побежал в дом, требовать от мамы хоть что-то сделать. Отец Матвейки, кряжистый длиннорукий мужик, услышав про волка, выскочил из дома и побежал туда, где уже собралось полдеревни. Растолкав зевак, он увидел здоровенного зверя. Ай да Серко! Волка он забрал и позже сшил Матвейке полушубок, теплый-претеплый.
А в тот день, зайдя во двор, отец принес из сарая дерюгу, постелил ее в будке. Потом промыл и зашил рану (Серко только скулил и скалил зубы, но терпел – понимал, что ему помогают). Матвейка все это время сидел рядом, гладил друга, трепал по загривку. Серко обнюхал его и молча уткнулся в Матвейкину грудь головой, помахивая самым кончиком хвоста, он обычно скупо выражал свои чувства. Отец на руках перенес обессилевшего пса в будку. Уже после они сварили для Серко бульон из сахарных косточек, запарили в бульоне кашу и накормили пса до отвала – заслужил…