Джессике, которая варит зелья и является специалистом по Джилии.
«Non v’è città al mondo che non senta, nel bene e nel male, il peso del suo passato.»
Franco Cardini, «Breve Storia di Firenze», 1990
(Нет на свете города, который не ощущает - с радостью или с горем - бремени прошлого.
Франко Кардини, «Краткая история Флоренции», 1990)
«Non ha l’ottimo artista alcun concetto,ch’un marmo solo in sè non circonscrivacol suo soverchio; e solo a quello arrivala man che ubbidisce all’intelletto.»
Michelangelo Buonarotti
(У величайшего художника не появляется никаких идей, выходящих за пределы куска мрамора, и только рука, послушная интеллекту, может открыть, что таит в себе этот кусок.
Микеланджело Буанаротти)
«È necessario a uno principe, volendosi mantenere, imparare a potere essere non buono, e usarlo e non l’usare secondo la necessità.»
Niccolò Machiavelli, «Il Principe», 1513
(Если правитель хочет остатся правителем, ему необходимо научится не быть добрым и использовать власть - или не использовать, если нужно.
Никколо Макиавелли, «Государь», 1513)
На северо-западе города в церкви, раскрашенной черными и белыми полосами, монах в черно-белой рясе ждал своей очереди, чтобы ступить на странный участок пола с узором в виде лабиринта из полос черного и белого мрамора, неровно заключенных в круг. Монахи подходили к этому лабиринту и двигались по нему, оставляя следы на полу. Они шли молча. С хоров доносились голоса других монахов, тихо поющих грегорианские хоралы. Утро только началось, и в церкви никого не было, кроме монахов, которые, бесшумно идя друг за другом, образовывали в кругу узор.
От внешнего круга до его центра было одиннадцать оборотов, но все они так петляли, что чем ближе монахи подходили к своей цели, тем дальше, казалось, они удалялись. Тем не менее, почти каждую минуту один или два монаха достигали центра, где на несколько минут опускались на колени в проникновенной молитве, прежде чем вернуться на тропу, которая снова выводила их за пределы круга назад, к миру.
Брат Сульен вошел в лабиринт последним. Это было его привычкой и его правом как старшего монаха. Сегодня, обходя лабиринт, Сульен как никогда был погружен в свои мысли, и к тому времени, когда он дошел до центра, он оказался единственным кто остался в церкви. Другие монахи ушли по делам: кто-то пошел кормить рыбу в монастырском пруду, кто-то ─ собирать морковь, а кто-то – ухаживать за виноградными лозами. Даже члены хора разошлись, и брат Сульен остался один в прохладном помещении церкви, освещенной сиянием утренней зари.
Он неподвижно сидел на коленях в центре круга, обрамленном шестью меньшими кругами, как сердцевина цветка – лепестками. Его фигура, скрытая монастырской рясой, застыла в самом центре лабиринта. Ранний посетитель церкви Святой Марии из виноградника сразу же увидел бы Сульена, тихо сидящего на коленях, с лицом, закрытым капюшоном.
После долгих раздумий монах встал с колен, сказал «Аминь» и постепенно начал возвращаться к своей обычной жизни. Так начинался каждый день Сульена, но в этот день, что-то было по-другому. В конце ритуала он, как всегда, перетянул через круг потертый ковер, но вместо того чтобы вернуться через Большой монастырь к своей работе в Фармации, сел на скамью, размышляя о будущем.
Он думал об угрозе, нависшей над городом Джилией, и о назревающих трудностях. Влиятельное семейство ди Кимичи, на богатстве которого держался весь город, было занято подготовкой к важным событиям. Герцог объявил о предстоящем бракосочетании сразу нескольких молодых членов семьи, в том числе троих своих сыновей, каждый из которых брал в жены кузину. И никто не сомневался в том, что отнюдь не любовь была главной причиной заключения этих браков.
Все знали, что герцог организовал сеть шпионов, контролирующих весь город. Во главе этой сети стоял жестокий человек, агент герцога, известный всем как l’Anguilla – Угорь, прозванный так из-за своей способности выпутываться из любого трудного положения. Целью шпионов и здесь, и в других городах было разнюхать все, что возможно, о неком Братстве, или Ордене, образованных мужчин и женщин, которых одни называли учеными. А другие – волшебниками. Брат Сульен ерзал на жесткой деревянной скамье, думая об этом Ордене, членом которого он являлся.
Ди Кимичи оказывали ожесточенное противодействие Братству, подозревая, что оно тайно препятствовало осуществлению их планов распространить власть семейства на всю Талию. Герцог Николо также полагал, что это Братство виновно в смерти его младшего сына, князя Фалко, умершего почти год назад. Юный князь, который два года назад упал с лошади и сильно ушибся, покончил с собой (и это было очевидно) во время пребывания в летнем дворце ди Кимичи недалеко от Реморы.
Но, как знали все, герцог считал, что это было убийство. Одни говорили, что повсюду бродит призрак мальчика, а другие – что он вовсе не мертв. Когда герцог Николло вернулся из Реморы с телом сына, все горожане были потрясены тем, как изменилась внешность герцога: он выглядел стариком – волосы на его голове стали белыми, а борода – серебристой.