В тот год, когда Онофре Боувила появился в Барселоне, город лихорадила неуемная жажда обновления. Его приютила долина, теснимая по всему побережью горной цепью, которая между Малгратом и Гаррафом[1] нехотя пятится вглубь и образует что-то наподобие амфитеатра. Климат там умеренный, без температурных перепадов; небо преимущественно ясное, а если вдруг случится набежать облакам, то они тотчас блекнут и почти растворяются в ярких лучах солнца. Атмосферное давление не подвержено резким колебаниям; дожди редки, но коварны и могут иной раз нежданно обрушиться на землю яростными ливнями. Барселона была основана дважды, и, по мнению большинства, хотя и не бесспорному, в обоих случаях пальма первенства принадлежит финикийцам. По меньшей мере нам доподлинно известно, что Барселона вошла в историю как колония Карфагена и союзница двух других финикийских городов: Сидона и Тиро. Также неоспорим тот факт, что в поймах рек Бесос и Льобрегат останавливались на водопой и отдых боевые слоны Ганнибала, которым чудом удалось избежать мучительной гибели от холода на каменистых альпийских тропах. Жители этих мест, уже называвшие себя барселонцами, были зачарованы видом диковинных животных.
– Только посмотрите, что за клыки! Какие уши! Какой странный нос! Может, это и есть хобот?! – говорили они друг другу.
Это всеобщее удивление и последующий обмен впечатлениями, которых хватило на долгие годы, немало поспособствовали тому, что Барселона обрела статус важного города, впоследствии ею утерянный и вновь с необычайным рвением востребованный уже в XIX веке. На смену финикийцам пришли греки, за ними – лайетанцы[2]. Первые оставили после себя глиняные черепки да фрагменты художественных изделий; вторым же, по утверждению ученых, мы обязаны отличительными признаками нашего этноса – эдакой повадкой каталонцев отворачивать голову влево, когда они делают вид, будто слушают, а также пристрастием мужчин к отращиванию длинных волосков у себя в ноздрях. О жизни лайетанцев мы имеем весьма скудные сведения; так, например, питались они в основном кисломолочными продуктами, по вкусу почти не отличавшимися от теперешнего йогурта и известными современникам как суэро или лимонад, о чем упоминается в некоторых источниках. При всем сказанном отметим, что именно римляне завершили окончательное становление Барселоны и вдохнули в нее душу, которую теперь не время бередить праздными воспоминаниями, но которая в итоге и определит все дальнейшее ее развитие. Тем не менее имеются прямые свидетельства того, что римляне относились к Барселоне с высокомерным презрением. Казалось, она не была им интересна ни по стратегическим, ни по каким-либо иным соображениям. В 63 году до Рождества Христова некий Муций Александрино в письме своему тестю и покровителю жалуется на то, что его назначили претором[3] в Барселону, а он-де просил должность в богатом городе Билбилис Аугуста – так называли его римляне, или Калатайюде [4] в современном варианте. Затем Барселону завоевывают вестготы под предводительством вождя Атаулфо, и она остается в их власти до 717 года, когда им без малейшего сопротивления овладевают сарацины. Сообразно своим обычаям мавры ограничиваются тем, что приспосабливают собор к нуждам мечети. (К счастью, имеется в виду не тот собор, которым мы все так восхищаемся сегодня, а более древний, возведенный на другом месте и служивший гигантской сценической площадкой не только для церемоний обращения в магометанскую веру, но иногда и для пыток.) В 785 году французы возвращают собор в лоно христианской церкви, а через два столетия, точнее сказать, в 985 году Аль-Мансур Милосердный, Беспощадный или, если вам так больше по вкусу, Тот, У Кого Лишь Три Зуба, делает из него мечеть. Конкисты приходят на смену реконкистам, и вместе с ними изменяются толщина и конфигурация городских стен. Зажатые среди бастионов и круговых оборонительных сооружений улицы Барселоны становятся все более запутанными и извилистыми. Это привлекает жеронских евреев, последователей каббалистического учения; они насаждают здесь свои секты и прорывают подземные ходы, ведущие к тайным синедрионам и пробатическим бассейнам [5], обнаруженным при строительстве метро уже в ХХ веке. На некоторых каменных притолоках старого квартала до сих пор можно видеть тайные знаки в виде закорючек, понятные лишь посвященным, либо какие-то формулы, призванные постигать непостижимое. Впоследствии город знавал как славные годы, так и печальные времена.
– Здесь вам будет хорошо – сами увидите. Комнаты не бог весть какие просторные, зато регулярно проветриваются, а что до чистоты, то лучшего и желать нечего. Еда простая, но питательная, – говорил хозяин пансиона.
![Филофиоли [семь рассказов]](/build/oblozhka.dc6e36b8.jpg)
