Горнист первой базы

Удивительный это был мальчишка! Никогда не дрался. Не подставлял девчатам ножек. На переменках не скакал по партам, даже в «пёрышки» не играл.

Бывало, только звонок прозвонит на переменку, ещё учитель из группы не вышел (в те времена классы группами назывались), а уж все с мест срываются. Орут, хохочут, карандашами и резинками друг в друга стреляют. Вовка Черепанов, по прозвищу Черепок, на руках ходит, а ногами старается схватить тряпку с доски. Толя Таратута лёг животом на подоконник и кричит вниз кому-то:

— Гражданин пижон! У вас вся спина сзади!

А остальные мальчишки уселись верхом на партах. Глаза горят, уши горят. Знаменитая, азартнейшая игра начинается — «пёрышки»!

Один Вася Янченко спокоен. Вышел из комнаты, прошёлся по коридору и стал у окна. На небо смотрит. А по небу медленно-медленно одно большое сиреневое облако плывёт.

И на уроках любил в окно смотреть. Учитель обществоведения Илько Васильевич (между собой мы называли его сокращённо — Ильвас) всё сердился.

— Ну что ты там, Янченко, в окне увидел?

— Н-не-бо, — слегка заикаясь, отвечал Вася.

Вызывали его учителя редко. Знали, что мальчик он старательный, учит материал добросовестно, но когда к доске выходит, сразу дар речи теряет:

— Великобритания… э… расположена на э…

Мы, девочки, жалели Васю. За болезненную робость и тихий голос, за то, что он редко улыбался.

Впрочем, иногда Вася Янченко преображался до неузнаваемости. И зависело это от Юры Левицкого — Васиного соседа по парте. Он, Юра, единственный на всю группу был счастливым обладателем велосипеда. Велосипед! Такое и во сне не могло присниться никому из наших мальчишек.

Кроме того, у Юры был ранец. Настоящий, дореволюционный, гимназический ранец. В нём лежали рейсфедер, пенал с целым набором разнообразных ручек и перьев, карандаши и много прекрасных тетрадей, купленных в лучшем магазине писчебумажных принадлежностей Дзениса.

Иногда Юра предлагал Васе Янченко чёрный изящный карандаш, на котором было написано «Фирма Гаммера», или же плоскую коробочку с цветными карандашами.

— Нарисуй что-нибудь мне на память.

С нежной осторожностью Вася брал в руки и долго рассматривал коробочку с этикеткой: «Магазин писчебумажных принадлежностей Дзениса». Затем по очереди вынимал карандаши — красный, жёлтый, синий, зелёный, — раскладывал их перед собою на парте, а потом только начинал рисовать. И глаза у него были уже не грустные, а сияющие, счастливые… Вася рисовал, а мы наваливались на него, обступали со всех сторон парту, смотрели, как на чистом листе бумаги появлялись штрихи, чёрточки, линии, а из них рождались, люди, дома, деревья…

Мы восхищённо ахали, а Вася, прищурив правый глаз, критически рассматривал свой рисунок и говорил:

— П-плохо… Ещё нужно его отделать, э… отработать.

Он складывал карандаши в коробочку и, печально вздохнув, отдавал её Юре.

И, странное дело, — насмешливые у нас были мальчишки, ни одного человека без прозвища не оставили, а над Васей Янченко никогда не смеялись. Уважали за талант. А мы, девчонки, как я уже говорила, жалели его. И не могли мы себе представить, что этот застенчивый мальчик начнёт беспощадную борьбу. И с кем бы вы думали? С самим господином Дзенисом — владельцем лучшего в Киеве магазина писчебумажных принадлежностей!

Он находился рядом с нашей школой, этот магазин. Каждое утро два приказчика раздвигали железные ставни. В витрине улыбался бледными губами восковой пай-мальчик. За плечами у него висел гимназический ранец. В руках он держал плакат: «Я пишу только карандашами «Гаммера».

На переменках и после уроков мы бежали в магазин. Протолпиться к прилавку было невозможно. Сюда приходили школьники со всего города. Они наперебой кричали:

— Два пера 86!

— Резинку!

— Карандаш «Гаммера»!

— Тетрадь с полями!

Получив покупку, они с сожалением протягивали деньги и на несколько минут задерживались у прилавка, разглядывая богатства, разложенные на полках. Девочки не могли оторвать восхищённых глаз от перебивных картинок и промокашек с шёлковыми ленточками. Мальчишки деловито разглядывали рейсфедеры, пеналы с узорами на крышках и механическими задвижками, хитрые перочинные ножики.

За прилавком стояло два продавца, а хозяин магазина господин Дзенис сидел в небольшой конторке, уткнувшись в кассовую книгу. Иногда он отрывался от книги и пустым, ничего не выражающим взглядом смотрел куда-то поверх ребячьих голов. Все дети казались ему одинаковыми. Шумные, скверно одетые, озорные… Впрочем, некоторым «избранным», в том числе и нашему Юре Левицкому, он покровительственно улыбался, показывая сплошь золотую челюсть. Юра был так называемым «воспитанным» мальчиком из «порядочной семьи». Отец Юры был зубным врачом. На углу Пушкинской и Ленина, недалеко от нашей школы, на дверях красивого старого дома висела медная табличка: «Доктор стоматолог Левицкий. Протезы и золотые коронки».

От этой таблички, от слова «стоматолог», значения которого мы долго не могли понять, веяло чем-то ветхим и старомодным. Да и сам Юра очень отличался от всех нас. Так, например, хозяина магазина — Дзениса он называл господином.