Гансауль и Хак

Ударил удачно — тонкая трещинка побежала змейкой вверх, все расширяясь, наконец, глыба дрогнула и медленно, словно нехотя, отвалилась от стены. Андрей проворно отскочил — за два с лишним года приноровился беречь ноги — первое время вечно ходил с разбитыми и распухшими пальцами. Правда, скакать с каждым днём все труднее и труднее, Андрей стал похож на ходячего скелета в обносках. Устало опершись на молот (коим здесь называют кувалду, с одной стороны заточенную конусом), обтер ладонью вспотевший лоб, губы скривились от ноющей боли в желудке.

— Скорее бы обед… — Андрей покосился на напарника, но Гансауль словно глухонемой, натужно сопит, мощные, перевитые вздутыми венами руки снова и снова бросают неподъемные камни в тачку. Нагрузив с горкой, потащил к подъемнику, Андрей буквально с ненавистью посмотрел в широкую спину, с тёмным пятном пота на пыльно-серой рубахе. Чертов напарничек пашет как бык, приходится махать кувалдой почти без перерыва. Тяжко вздохнув, закашлялся, внутри вновь разгорелось адское пламя… Кое-как отплевавшись, парень в очередной раз вскинул молот, и по сумрачным коридорам рудника разлетелись гулкие звуки ударов.

Прошла, наверное, целая вечность, и наконец заскрипела телега кашевара. Андрей с Гансаулем трудились в самом дальнем забое шестого горизонта, потому обедали последними, скорее ужинали. Благо хоть кашевар — горбатый одноглазый старик — не жадничал, выгребал из чана остатки, так что порция получалась сносная. Ещё бы меню поразнообразнее… Основной состав «каши» — бледно-серые грибы из Стылой ямы, что в третьем горизонте. Андрей видел эту яму, когда переводили со третьего на шестой горизонт, там не яма, а пропасть, круглая, шириной метров семь, и дна не видать, лишь клубы тумана плавают внизу и холодом тянет, отчего и прозвали Стылой. Сборщики грибов спускаются по отвесным стенам на верёвках и торопливо пластают лопухи склизлых грибов, набивая с горкой подвешенные рядом корзины. Потом грибы отправятся в огромный котел, где готовится обед на всех каторжников сразу. Плюс ещё несколько мешков янги — местной крупы, похожей на перловку — вот и весь рецепт. В кашу часто попадает «мясо» — позарившиеся на крупу мыши, реже — крысы, но каторжники не возмущаются, а наоборот, даже рады «калорийной» прибавке. Андрея поначалу чуть ли не выворачивало при одном виде разваренных мохнатых комков, а сейчас ничего — привык. Только крыс, в отличие от остальных, предпочитает потрошить и снимать шкурку. Что самое странное — грибы на стенах Стылой за ночь вырастают снова до прежних размеров, словно и не вырезали их вчера подчистую. А еще в ту же яму скидывают тела мертвецов. Несчастные случаи, болезни (на первом месте — рудничная чахотка, ее не избежал и Андрей), на верхних горизонтах, где условия полегче и нравы посвободнее, драки между каторжниками со смертельным исходом совсем не редкость. Так что не бывает и дня, чтоб в Стылую не отправили одного-двух покойников. Отсюда и пошло выражение «пойти по грибы»…

— Глоды Сарконь взяли! — горбун блеснул единственным глазом. Кашевары в руднике — главный источник новостей. — Неделя-другая — и пожалуют к нам!

— А кто это? — Андрей спросил невнятно, с набитым ртом, торопливо жуя.

— Ты не знаешь?! Ах, да, ты ж беспамятный. Глоды, парень, это нечисть, что прет с севера. Видал я их пару раз. Как бы объяснить-то?! Разные бывают, и рогатые, и со свиным рылом, и человечьего вида. Ростом метра два и силищи немереной! Туповаты, конечно, но твари опасные. И что самое плохое — мясо очень любят, особенно человечинку! Так что… может… последние дни доживаем. Ты рубай, рубай, на вот, крыску схрумай, себе жарил, да куда уж… без зубов.

— Спасибо, Аркаин! — Андрей чуть ли не выхватил почернелую тушку, пока старик не передумал. — А что гарнизон?

— А что гарнизон — глодов, говорят, тысячи две идёт! Что против них три сотни?!

— Две тысячи?

Андрей вздрогнул и изумленно покосился на Гансауля, если бы заговорила каменная глыба — удивился б меньше.

— Ну, говорят, что тысячи две, если не больше. — Аркаин тоже смутился, словно сказанул нелепую чушь. — Беженцы так говорят…

Гансауль опять замолчал, уставился в никуда, квадратная челюсть монотонно заработала. Кашевар вскоре ушёл, задерживаться долго на горизонтах запрещалось. Обед закончился, Андрей поднялся, измученные тяжёлой работой мышцы тут же противно заныли, но мозолистые ладони уже привычно сжимают рукоять молота.

— Почему старик зовёт тебя беспамятным?

Андрей обернулся к Гансаулю, могучая фигура напарника склонилась над грудой камней, и парень, подумал, не послышалось ли. Но Гансауль выпрямился, зелёные глаза в сумраке забоя засветились двумя изумрудами.

— Я не помню, кто я и откуда. — Парень размахнулся, молот звякнул об камень, высек искру. — Знаю только, что, вроде как, незаконно перешёл имперскую границу и был схвачен патрулем. Сказали, что подрался с солдатами, один даже погиб. Вот и определили сюда на пятнадцать лет. Я долгое время был… ну как бы… немного не в себе… недавно только стал соображать нормально.

Гансауль смотрел неотрывно, потом, склонившись за камнем, спросил: