Вступление.
Воскресенье, 14 июля 1991 г.
Это все во мне и рвется на волю.
Я просыпаюсь около десяти, иду на кухню, завариваю две чашки чая и ставлю по обе стороны кровати. Мы задумчиво потягиваем чай, и между репликами возникают долгие сонливые паузы. Мы обсуждаем дождь за окном, говорим о прошедшей ночи и о том, что я снова курил в спальне, хотя обещал не курить. Она спрашивает, чем я занят на этой неделе. Я размышляю:
1) в среду встречаюсь с Мэтью;
2) у него моя кассета с записью игр чемпионата;
3) Он чисто формальный фанат «Арсенала» и уже пару лет не показывался на «Хайбери» и, значит, не видел никого из новеньких вживе. Интересно, что он думает об Андерсе Лимпаре?
Три легко цепляющиеся одна за другую фразы, и через пятнадцать-двадцать минут после пробуждения меня понесло. Я вижу, как Лимпар налетел на Гиллеспи: вот он дернулся, упал на правый бок. ПЕНАЛЬТИ! ДИКСОН УВЕЛИЧИВАЕТ СЧЕТ – 2:0! Мерсон откидывает мяч пяткой… Смит в одно касание бьет с правой в дальний угол ворот… Или вот – прорыв Мерсона на «Энфилде», когда он обводит Гробелаара… Финт Дэвиса и столкновение с Виллой. (Не забывайте, что это июльское утро, когда в чемпионате перерыв.) Временами эти видения охватывают меня целиком – я возвращаюсь на «Энфилд» 89-го, на «Уэмбли» 87-го, «Стэмфорд Бридж» 78-го, и перед глазами мелькает вся моя футбольная жизнь. – О чем ты думаешь? – спрашивает она. Приходится лгать: мне плевать на Мартина Эмиса и Жерара Депардье и, уж конечно, на лейбористскую партию. Но у страдающих наваждениями нет иного выбора. Если каждый раз говорить правду, не удастся сохранить отношений с людьми из реального мира. Нас выкинут на свалку и предоставят гнить с нашими программками «Арсенала» или коллекцией подлинных записей «Стакс рекордс». Двухминутный бред будет становиться все продолжительнее. Нас прогонят с работы, мы прекратим мыться и бриться – начнем валяться на полу в собственном дерьме и в который раз крутить видяшник, стараясь заучить на память весь комментарий, включая высококвалифицированный анализ Дэвида Плита, встречи, состоявшейся 26 мая 1989 года. (Вы думаете, что мне пришлось проверять дату? Ха!) Правда заключается в том, что в обыденной жизни я пугающе часто предстаю полоумным.
Не хочу сказать, что размышления о футболе – это какое-то нецелесообразное использование воображения. Возьмите Дэвида Лейси – главного футбольного корреспондента газеты «Гардиан». Тонкий писатель и явно умный человек, он наверняка посвящает игре даже большую часть своего внутреннего мира, чем я. Разница между Лейси и мной заключается в том, что я редко думаю. Я воображаю. Стараюсь словно воочию увидеть каждый гол Алана Смита, представить все поля первого дивизиона, которые мне приходилось посещать, а раз или два, страдая от бессонницы, я начинал перебирать всех виденных мною игроков «Арсенала». (В детстве я знал имена их жен и подружек, а теперь припоминаю только, что Сьюзан Фардж была невестой Чарли Джорджа, а жену Боба Уилсона звали Мегз. Но и эти отрывочные воспоминания кажутся до ужаса бесполезными.)
Нельзя сказать, что я думаю об этом в общепринятом смысле слова. Никакого анализа и никакого мыслительного процесса во мне не происходит, поскольку чокнутым не требуется системный взгляд на собственные пунктики. В некотором роде это и есть определение наваждения (что, кстати, объясняет, почему только очень немногие сдвинутые признают себя таковыми. В прошлом сезоне один мой знакомый фанат морозным январским днем по собственному желанию поперся на встречу резерва «Уимблдона» с резервом «Лутона» – и не из чувства превосходства или самоироничной юношеской задиристости, а потому, что ему было попросту интересно. А потом еще изо всех сил убеждал меня, что нисколько не эксцентричен).
«Футбольная горячка» – это попытка критически взглянуть на свое наваждение. Почему эта связь, начавшаяся как школьное увлечение, не ослабевает вот уже ЧЕТВЕРТЬ ВЕКА и длится дольше, чем любая другая, созданная мной по собственной воле? (Я искренне люблю свою родню, но уж слишком они мне навязываются. А из приятелей, с которыми подружился до четырнадцати лет, ни с кем не поддерживаю отношений, кроме одного одноклассника, тоже болельщика «Арсенала».) Так отчего эта привязанность пережила периоды охлаждения, недовольства и даже откровенной вражды?
Кроме того, настоящая книга – попытка исследовать, что значит для нас футбол. Я давно осознал потребность говорить о своей особе и своей жизни, но увлечение игрой дает мне возможность рассказать еще об обществе и культуре. (Понимаю, что найдутся люди, которые сочтут мое утверждение откровенной претенциозной чушью – безнадежной попыткой оправдаться за то, что большую часть свободного времени я трясусь на холоде. Им абсолютно чужда моя идея, поскольку они уверены, что я раздуваю метафорическую ценность футбола и посему ввожу его в такие сферы, которым он абсолютно не свойствен. Сразу признаю, что футбол не имеет никакого отношения ни к конфликту на Фолклендах, ни к войне в Персидском заливе, ни к детской рождаемости, ни к озоновой дыре, ни к подушному налогу и многому, многому прочему… Посему сразу приношу извинения за свои трогательно натянутые аналогии.)
![Филофиоли [семь рассказов]](/build/oblozhka.dc6e36b8.jpg)
