В дни, когда под Наро-Фоминском шли ожесточенные бои, старшего политрука Ивана Давыдова видели в политотделе редко. И сейчас он прибыл прямо из боя: шинель помята, выпачкана окопной землей, в нескольких местах пробита осколками, лицо обветрено и сурово. Он подошел к заместителю начальника политотдела 33-й армии полковому комиссару Владимирову и начал было докладывать о выполнении задания. Но тот пожал Давыдову руку и сказал негромко:
— За выполнение трудного задания — спасибо. Иного от вас и не ожидал. Но сейчас о другом. Есть очень важное дело. Нас ждет командующий, генерал Ефремов.
— Товарищ полковой комиссар, что же, прямо в таком виде? — смутился Давыдов.
— Ничего, командующий поймет. Вы ведь из боя! Да и времени у нас в обрез. — Владимиров многозначительно посмотрел на старшего политрука и уже на ходу пояснил: — Получен приказ Ставки пятого — шестого декабря — генеральное наступление по всему фронту.
Давыдов даже остановился от неожиданности.
— Значит, подошел резерв, товарищ полковой комиссар?!
— Подходит, — облегченно вздохнул Владимиров. — Сейчас на марше от станции Бекасово следует по Наро-Фоминскому шоссе. Мы должны удержать фронт до подхода свежих сил, дать им возможность приготовиться к бою. Вы, конечно, понимаете, что эти данные пока совершенно секретные?
Давыдов молча кивнул.
— Особенно тяжелое положение, — продолжал Владимиров, — сложилось на участке у деревни Шеломово. Немцы второй день всеми силами пытаются перерезать шоссе, упорно атакуют позиции отдельного батальона, поставленного там в заслон. Командир ранен, политрук убит… Надо поднять дух бойцов. Выстоять надо.
— Понятно, товарищ полковой комиссар. Приказ будет выполнен, не сомневайтесь!
Владимиров потеплевшим взглядом посмотрел на Давыдова.
— А я и не сомневаюсь! Мы помним, как вы с горсткой бойцов отразили атаку фашистских автоматчиков, прорвавшихся к штабу. Голову нашей тридцать третьей армии, можно сказать, спасли…
— Было дело, товарищ полковой комиссар, — как-то буднично согласился Давыдов.
И Владимиров по его сосредоточенному виду понял: он всем своим существом уже там, где, истекая кровью, насмерть стоят солдаты.
— Вот только одно плохо, — шагая в ногу с Владимировым, задумчиво произнес Давыдов.
— Что именно? — насторожился полковой комиссар.
— Да то, что нельзя солдатам сказать об этой замечательной вести: только одно слово о наступлении, о резерве удесятерило бы их силы.
— Вы правы, но говорить об этом пока нельзя. Удар должен быть внезапным. Да разве у нас нет других средств, чтобы поднять дух бойцов, вдохновить их на подвиг? Мы же комиссары!
Владимиров, отбросив условности субординации, по-отечески положил ладонь на плечо Давыдову:
— Ты комсомольский вожак армии. Что мне тебя инструктировать? Не в одном переплете уже побывал… В общем, назвал я командарму тебя, Иван. И думаю, не ошибся.
Давыдов посмотрел на полкового комиссара и тихо сказал:
— Спасибо за доверие, Александр Федорович.
— Ну, брат, это после войны, если уцелеем, ты мне спасибо скажешь, — отозвался комиссар, пропуская Давыдова вперед к двери КП армии.
Там собрались командиры и политработники. Просторную горницу крестьянской избы освещала лампочка от аккумуляторной батареи. Из-за стола с развернутой оперативной картой устало поднялся высокий, плотный человек с коротко подстриженными волосами. Это был генерал Ефремов. Он только что ознакомил своих ближайших помощников с планом большого наступления, которому суждено войти в историю.
Никто тогда не знал, что и сам генерал войдет в нее, что, отлитый в бронзе годы спустя, поднимется он над пьедесталом памятника в Вязьме. Там, где в 1942 году, попав в окружение, вместе со своими солдатами будет сражаться до последнего патрона…
Владимиров доложил генералу о прибытии, добавив при этом, что задача старшему политруку Давыдову поставлена. Ефремов оглядел стоящего у входа Давыдова, медленно заговорил:
— Противник крупными силами танков и пехоты упорно стремится перерезать Наро-Фоминское шоссе в районе деревни Шеломово и тем самым лишить наш участок фронта возможности подвода резерва. В нынешней ситуации это грозит срывом готовящегося наступления. Шоссе прикрывает отдельный батальон. Общее руководство его боевыми действиями возлагаю на старшего политрука Давыдова. Вы его, товарищи, знаете. Человек он надежный, не подведет. — И, обращаясь к Владимирову, спросил: — За геройство при обороне штаба армии к награде его представили?
— Так точно, товарищ генерал, к ордену Красного Знамени.
Генерал Ефремов в упор посмотрел на Давыдова:
— Товарищ старший политрук, приступайте к выполнению боевой задачи. В расположение батальона вас доведет прибывший с донесением ефрейтор Шубин. Возьмите с собой в подкрепление десять бронебойщиков. Больше поделиться ничем не можем — каждый боец на счету. Приказываю стоять насмерть. Наступление начнется по сигналу двух зеленых ракет. Разумеется, кроме вас, об этом никто не должен знать. Запомните и передайте солдатам: для нас это последний рубеж!
На рассвете прибыли в расположение батальона. Давыдов приказал бронебойщикам оборудовать огневые позиции и спустился с Шубиным в наскоро сооруженную землянку. Бойцы приводили сюда раненых товарищей, и они усаживались или ложились на ящики с боеприпасами. Тускло светил фитиль, вставленный в гильзу от противотанкового ружья. В спертом воздухе крепко пахло портянками, махоркой.
