Этим утром Яша Мазур, «люблинский фокусник» — так прозывался он всюду, кроме родного города, проснулся рано. Обычно, возвратившись домой, он день-другой проводил в постели: безумная усталость требовала этой поблажки — сон восстанавливал силы. Эстер подавала ему в постель кружку молока, пышки, тарелку гречневой каши. Он поест и опять заснет. Или же просто дремлет. Пронзительно вскрикнет попугай. Что-то лопочет Йоктан — обезьянка. Посвистывают канарейки, перепархивая с места на место. А Яша спит себе посреди этого шума и гама, хоть бы что ему. Напомнит только Эстер, что надо напоить лошадей, и опять спит. Да и этого можно бы не делать. Эстер и так никогда не забывала наносить воды из колодца для его пегих кляч — Кары и Шивы. Яша всего лишь фокусник, «кунцнмахер», но по здешним понятиям он считался богачом. Собственный дом, и при нем надворные постройки: сарай, амбар, конюшня, сеновал, садик с двумя яблонями, а позади дома — небольшой огород, грядки с овощами. Только не было у них детей. Эстер не удавалось забеременеть. Что же до остального, она была замечательная жена: умела вязать, шила, могла даже сшить подвенечное платье, пекла торты, всевозможные пряники, умела разделать курицу, поставить банки, пиявки, даже отворяла кровь. Чего только не перепробовала она в молодости против бесплодия, все возможное и невозможное, но теперь уж поздно. Ей около сорока.
Яшу, клоуна и фокусника, в общине не слишком-то уважали. Он брил бороду, появлялся в синагоге лишь на Рош-гашоно[1] и в Йом-Кипур[2]. Если, конечно, ему случалось оказаться в городе в это время. Эстер же, напротив, покрывала голову платком, соблюдала субботу, кошер[3] и вообще все, что положено. Яша проводил субботу в обществе местных музыкантов. Курил папиросы, болтал о разном. Тем же, кто пытался наставить его на путь истинный, обычно говорил:
— Ты сам был на небе и видел Бога? А может, Бога нет.
— Кто же тогда создал мир?
— А кто создал Бога?
Спорить с ним было себе дороже. Очень даже неглуп, умел читать по-польски и по-русски, да и в еврейских законах знал толк. Отчаянный был этот Яша! Однажды поспорил, что проведет ночь на кладбище, — и выиграл пари. Умел ходить по канату, скользить по проволоке, взбираться по стене. Мог открыть любой замок. Лейбуш-слесарь поставил пять рублей: поспорил, что может сделать замок, который Яше не отомкнуть никогда. Несколько месяцев трудился, а Яша открыл замок сапожным шилом. В Люблине говорили, что, если уж Яша надумает кого обокрасть, в любой дом заберется, никакие запоры не спасут.
Яша провалялся в постели свои положенные два дня, но вот они миновали. Сегодня он поднялся с восходом солнца. Небольшого роста, узкобедрый, широкоплечий. С непокорными, светлыми, как солома, волосами и прозрачными голубыми глазами. Хорошо очерченные губы, узкий подбородок, короткий славянский нос. Правый глаз немного больше левого, и потому всегда казалось, что он подмигивает — дерзко и чуть насмешливо. Яше было уже около сорока, но выглядел он лет на десять моложе. Пальцы на ногах были такие же гибкие, как и пальцы рук, и почти такие же длинные: он мог ими держать перо и расписываться, да еще со всякими завитушками. Даже горох мог лущить.
Растягивал тело в любом направлении: говорили, что у него вытягиваются кости и размягчаются суставы. Редко выступал он в родном городе, но те, кому довелось побывать на представлении, не уставали превозносить Яшины таланты: ходить на руках, пожирать огонь, глотать шпаги, кувыркаться, как обезьянка, — никому не удавалось повторить его трюки. Бывало так: запрут его с вечера в комнате, навесят тяжелый замок, ан глядь, на следующее утро он, как ни в чем не бывало, шествует себе по базару, а замок на двери как повесили, так и висит. Если руки и ноги ему заковать в кандалы, будет то же самое. Кое-кто утверждал, что он занимается черной магией: что есть у него шапка-невидимка, что он способен пройти сквозь трещину в стене. Другие же говорили, что он попросту мастер втирать очки. Одно слово, циркач.