Пушки пробили двенадцать залпов вслед за часами на императорской башне.
Ударили литавры, и зазвучала музыка – казавшаяся плавной и чарующей после громогласного салюта, обозначившего вступление в брак короля Кариона Генриха III, Неспокойного. Неспокойного ни в силу собственных заслуг, и ни от врождённого своего характера, а лишь потому, что царствие Генриха ознаменовали три войны.
О приближении их, впрочем, никто ещё не знал в ночь бракосочетания, когда Генрих впервые демонстрировал двору свой новый венец с тремя зубьями, украшенный топазами и карбункулами – а вместе с венцом и новую свою супругу Лукрецию, герцогиню Вестфольскую. И если о приближении трёх войн никто ещё не знал, то о том, что за пять лет Генрих в третий раз меняет королеву, знал любой, кто хоть раз бывал при дворе.
Монарх шествовал со своей наречённой по багряной дорожке, ведущей к трону. Молодая Лукреция в белоснежном, похожем на взбитые сливки платье, перечёркнутом на груди пурпурной лентой, чувствовала себя неуютно, несмотря на то, что всю жизнь провела среди роскоши ничуть не меньшей.
Причиной её волнения были ни слишком большое количество приглашённых, и ни тяжесть торжественного наряда.
Лукрецию беспокоило излишне пристальное внимание – но не гостей, а только одной из придворных, в будуарах давно признанной членом королевской семьи, пережившей двух королев и, как искренне опасалась Лукреция, способной пережить и третью – её саму.
Её звали Анна, и хотя титул её был скромен – она была лишь баронессой небольшой провинции на самом севере – платье её было богаче свадебного наряда самой королевы, а бриллианты глаз обжигали холодом зимнего полдня.
Анна не носила парика, демонстрируя пренебрежение к традициям в любом их проявлении, но собственные её волосы оттеняли лицо не менее эффектно, чем любой аллонж. Пурпурный бархат её кринолина сидел не хуже королевской мантии на плечах Лукреции. Но более всего ранил молодую королеву взгляд супруга, устремлённый на молодую баронессу беззастенчиво и жадно.
Лукреция нарочно избегала смотреть в сторону Анны, не желая показывать, что понимает смысл этой молчаливой перестрелки взглядов, но, кажется, ни короля, ни баронессу не интересовало её мнение.
Уже вступая в брак с Лукрецией, Генрих знал, что Анна останется на своём месте возле престола – и тем более не изменится её место в сердце короля.
Сам этот брак был игрой, не первой уже попыткой показать Анне, кто правит королевством и двором. Но если Анна и поняла намёк, то не подавала вида – она стояла, прислонившись плечом к мраморной колонне, и смотрела на молодую королеву из-под приспущенных век, всем своим видом выражая презрение и будто бы недоумение, непонимание того, как эта женщина оказалась здесь в белоснежном платье с венцом на голове.
В то время как дамы и кавалеры, желавшие показать свою преданность, несли свадебные подарки к королевскому престолу, падали на колени и целовали перстень с огромным топазом, Анна продолжала стоять, не меняя выражения лица. Она глядела на Лукрецию одновременно пристально и небрежно, будто собираясь отвернуться в любой момент.
Лукреция нервно поглядывала на короля.
Король продолжал смотреть на свою фаворитку, белея от злости. Ежеминутно посещала его мысль о том, что манёвр в очередной раз не удался. Пока Анна стоит в другом конце зала, ничем не выдавая своей причастности к происходящему, ему, монарху, придётся молча сжимать подлокотник трона, терпеть напряженные взгляды малознакомой женщины, а затем делить с ней постель – пока Анна будет почивать на собственных шёлковых покрывалах, вряд ли думая о своём короле.
Генрих был уверен, что не было за последний год ночи более тяжкой и удушающей, чем эта, когда двор праздновал его очередную свадьбу. Он был уверен, что ночи более удушающей вообще не может быть – до того момента, когда под мраморные своды тронной залы вступил герцог Виктор Корнуольский.
Вопреки обыкновению на Викторе был не обычный его чёрный гвардейский мундир, а белый, как платье невесты, камзол. Но хотя он отступился от своего скверного нрава, чтобы почтить королевское торжество, по насмешливому взгляду его Генрих видел, что и речи не идёт о том, чтобы Виктор был искренне рад.
По слухам, Виктор приходился Генриху младшим братом – и до тех пор, пока у короля не было детей, слухов было достаточно, чтобы назначить Виктора негласным наследником короля.
До сих пор все супруги короля были словно прокляты его невидимой рукой – за пятнадцать лет правления Генриха ни одна не понесла от него ребёнка. Генрих винил во всём плохое здоровье наследниц знатнейших домов Кариона, и именно поэтому на сей раз его королевой стала южанка.
Виктор, без сомнения, знал об этом мотиве супружества короля. Был ли он слишком самоуверен или попросту умело притворялся, но лицо герцога Корнуольского не выражало и грана печали. Он держался как обычно высокомерно и даже не подумал оставить у входа шпагу – будто нарочно демонстрировал королю, на чьей стороне выступит двор в случае войны.
– Ваше величество, – Виктор остановился перед троном и поклонился – без той почтительности, какую хотел бы видеть Генрих, но и не давая повода упрекнуть себя в невежестве, – мои поздравления. Вы снова намереваетесь исполнить семейный долг? От всей души желаю вам удачи в этом деле, безусловно, непростом.
