Этого забыть нельзя. Воспоминания бывшего военнопленного
Авторы: Андрей Иоанникиевич Пирогов
Жанры: Биографии и мемуары, Советская классическая проза, О войне
Циклы: не входит в цикл
Формат: Полный
Всего в книге 89 страниц. Год издания книги - 1961.
Во время пребывания в Австрии в 1960 году Н. С. Хрущев назвал советского майора Пирогова А. И. как одного из руководителей восстания узников лагеря смерти Маутхаузен. А. И. Пирогов прошел большой и трудный путь. Будучи тяжело раненным во время обороны аджимушкайских каменоломен в Крыму, он попал в руки врага, бежал из плена, но был схвачен и отправлен в лагерь смерти Заксенхаузен, а затем в Маутхаузен. Эта книга — суровый рассказ о беспримерном мужестве советских людей в фашистском плену и заключении, об их воле к борьбе, отваге, верности интернациональному долгу, об их любви и преданности матери-Родине. Отзывы о книге просим направлять по адресу: Одесса, ул. Жуковского, 14, Книжное издательство.
Читать онлайн Этого забыть нельзя. Воспоминания бывшего военнопленного
Товарищам по борьбе в фашистском плену — посвящаю.
Автор.
Глава 1. Отступление
Холмистая степь Керченского полуострова, дымящие воронки, жаркое, пылающее огнем майское небо 1942 года. По пыльной проселочной дороге бесконечной цепью движутся грузовики, артиллерийские орудия, танки, повозки. Надрывно гудят машины, скрежещут гусеницы. Взмыленные кони еле передвигают ноги. Ездовые то отчаянно хлещут их кнутовищами, свистят, гикают, то жалобно просят поднатужиться маленько, то ругаются самыми отборными словами. На фронтовой дороге то и дело возникают пробки — хаотическое скопление людей, лошадей, повозок и техники.
Над всем видимым миром стоит невообразимый грохот. Где-то совсем недалеко падает снаряд. Но никто не обращает на это внимания. Вырваться б только вперед. Здесь даже дышать нечем. Разогретый воздух густо насыщен пылью, бензиновыми парами, пороховой гарью.
Я сижу рядом с шофером в потрепанном «газике», голова раскалывается от жары и бессонницы, горло пересохло, губы потрескались. «Газик» пыхтит, чихает, выбивается из последних сил, и я ловлю себя на мысли, что мне хочется скорее, как можно скорее выбраться из этого пекла, где каждую минуту можно оказаться беспощадно раздавленным и смятым в лепешку.
Сверху снова слышен раздирающий душу свист, голова непроизвольно уходит в плечи. На этот раз снаряд разорвался возле угоняемого стада коров. Животные в страхе бросились врассыпную, сминая все на своем пути. Второй снаряд ложится метрах в ста правее дороги. Все понимают: берут в вилку. Но транспорт движется, как ни в чем не бывало. Никто не оставил своего места, никто не побежал прятаться. Когда рассеялся дым, шофер Гриша, не обращаясь ни к кому, произнес:
— От гад, по коровам лупит, идиот проклятый…
Гад — самое сильное ругательство у Гриши. Его широкое, скуластое лицо с чуть косым разрезом глаз как всегда спокойно, вся его коренастая фигура с крепкими узловатыми руками, сжимавшими баранку, дышала силой и уверенностью. Вчера мы вместе раскассировали продовольственный склад под самым носом у противника. Приказ командующего ясен: ни грамма продовольствия не оставить врагу. Раздать местному населению, партизанам, отряды которых формируются, отходящим частям. Что не удастся раздать, уничтожить. Как начальник продовольственного отдела армии я лично за это отвечаю.
Буквально в километре от нас ползли немецкие танки, но Гриша спокойно раздавал пехотинцам и кавалеристам сахар, консервы, галеты. Делал он это сосредоточенно, не торопясь, и я невольно радовался выдержке и терпению своего шофера. Никогда он не суетился, не проявлял растерянности, все выполнял с мудростью и умением рачительного хозяина.
Сейчас мы ехали, чтобы решить судьбу отделения армейского продовольственного склада, в котором находились, главным образом, сухари. Вырвавшись, наконец, на узкую полевую дорожку, наш «газик» резво побежал между двух высоких стен наливающейся пшеницы. Гриша даже замурлыкал какой-то мотив, потом сказал, обращаясь к сидевшему сзади моему вестовому:
— Ты, Ваня, хоть бы заспевал, а то молчишь и молчишь… И так невесело, а посмотришь на тебя, совсем тоска берет…
Видя, что вестовой действительно приуныл, я спросил его:
— Как самочувствие, Иван?
— Порядок, товарищ начальник, — вздохнул он.
— «Порядок»! — передразнил Гриша. — А почему ты цигарки изо рта не вынимаешь? Если человек беспрерывно чадит или воду пьет целыми баклажками — значит волнуется. Это ж факт!
Иван молча слушал и виновато улыбался. Это был солдат тихий, застенчивый, немного робкий, но никогда за время боев в Крыму я не замечал, чтобы он струсил или поддался панике при виде противника. Дрался Иван в пехоте, был ранен под Каховкой и к нам попал из госпиталя. Мне он часто показывал фотографию своей младшей сестренки, которая жила с матерью в Курской области.
— Больше всего боюсь, чтобы она не попала к немцам, — в минуты откровения говорил Иван. — Фашисты угоняют девушек в Германию, там они батрачат у помещиков. Как при крепостном праве…
Вскоре мы добрались до пункта назначения. Склад помещался неподалеку села Семь Колодезей, в густых зарослях акации. Еще издали я заметил возле него «газик», такой же, как и наш, замаскированный сверху травой и ветками. На выпотрошенных ящиках сидели двое — шофер и комиссар продотдела Максимов. Он быстро поднялся и пошел нам навстречу. Всего лишь сутки, как расстался я с Максимовым в штабе армии, но казалось, что мы не виделись уже вечность. Комиссар крепко пожал мне руку, пристально посмотрел в глаза.
— Плохи наши дела, Андрей! — произнес он и отвел взгляд в сторону.
Рядом, за густыми зарослями кустарника, горело село. Расстояние до переднего края — не более трех-четырех километров. Там кромешный ад. Противник изо всех сил рвется к побережью Керченского пролива, чтобы лишить наши части возможности переправиться на Таманский полуостров. Судьба Керчи, пожалуй, уже решена. Враг сосредоточил на решающих участках огромные массы танков, артиллерии, а главное, армады фашистских самолетов непрерывно бороздят ярко-голубое крымское небо, бомбя, обстреливая из пулеметов, вдавливая наши войска в землю.
