Как дальше сложилась жизнь людей, о которых писал? Несет ли писатель ответственность за дальнейшую судьбу своих героев? Не оказывает ли на нее влияния «участие» в рассказе? Все эти вопросы задавал я сам себе, проглядывая свежеизданную книгу своей прозы.
В рассказе "Вековечно" два героя — оба охотники, один молодой, другой старый. Граница их охотничьих участков — по реке. Собака молодого вытащила норку из капкана старого, парень хочет отдать добычу, но никак не может встретиться с дедом: тот уходит ранним утром в другой конец участка, и, как выясняется позже, оттуда его забирает вертолет. В деревне деда хватает инфаркт, и он оказывается в районной больнице, но все-таки выкарабкивается и прилетает в поселок, где его и навещает парень, который извелся до полусмерти от мысли, что дед считает его вором. Парень пытается извиниться, что-то лепечет про кобеля, а дед, для которого эта норка — далекий и уже ничего незначащий эпизод, легко отпускает парню грех. Потом дед выздоравливает, привозит из города жену — прежняя умерла, пролежав разбитая параличом десять лет. Но вскоре деда бьет второй инфаркт, и он, вернувшись из больницы, собирается уезжать с новой женой в город и накануне отъезда умирает.
В этой истории нет ничего придуманного, эпизод с норкой произошел со мной, а парень и дед — реальные люди, мои односельчане и друзья, но если в рассказе их связывает недоразумение на промысле, то в жизни — нечто гораздо большее: это были отец и сын. Дядя Петя и Витя Поповы.
Дядя Петя был очень живым и деятельным человеком, боровшимся за жизнь до последней минуты, и до последней минуты в бедовой его голове не укладывалось, что надо умирать. И именно из-за необыкновенной бодрости, жизнелюбия так поразила всех нас его смерть. Но настоящей трагедией был уход Вити, последовавший через три года после смерти отца. Казалось, со смертью родителя беда стала стремительно сужать круги над Виктором, и гибель его была воспринята потрясенными бахтинцами, не иначе, как Судьба.
Необыкновенно добрый и живой, Витя Попов был душой нашей охотничьей компании, сложившейся еще в советские промхозные времена. Да и в деревне уважали его все поголовно — за доброжелательность, отзывчивость, ответственность и трудолюбие.
К нему часто заходили за советом, он сидел с папиросой на табурете, подсунув под себя согнутую в колене ногу. Прежде чем закурить, долго и порывисто ворочался на стуле, рукой подтягивал за ступню, заводил как можно дальше ногу, по этому поводу его тесть Саша Устинов говорил, подмигивая остальным:
— И чо гнездится? Чо гнездится?
Вошедший начинал рассказывать про лису, разорившие "вкрах" капканья, а Витя сидел с отсутствующим видом, глядя в угол и дымя папиросой, сидел долго, пока рассказчик не умолкал, а потом вдруг неожиданно задавал точнейший вопрос, и сразу становилось ясно, с каким великим вниманием он слушал.
Была в Вите какая-то врожденная вера в человека. Когда я, переехав в Бахту, пошел в охотники, он отнесся ко мне с необыкновенной заочной добротой и доверием, и во многом именно благодаря ему с первых дней пребывания в этой деревне я почувствовал такую поддержку, что дальше лишь стремился к тому, чтобы быть ее достойным.
Гости к Вите приходили все время, особая же соседская дружба связывала его с одним мужичком, Серегой С. Потом, правда, на этого Серегу, которого в деревне не любили ("мутный мужичок") пало серьезное подозрение — у Витьки пропал из сарая лодочный мотор. Это был тот случай, когда всем ясно, кто взял, но прямых улик нет, и вор нагло ходит по селу, здороваясь и лыбясь, и хоть всех это бесит, сделать ничего нельзя. После пропажи мотора Серега попытался завалиться в гости к Вите, но тот его выгнал — и из дому, и из своей жизни. Будучи добрым, даже мягкотелым человеком, Виктор, когда его допекали, умел проявить железную твердость и стоять на своем.
Повторяю, Витю отличала исключительная доброта. По сравнению с прочими охотниками он был и не таким прагматичным, и не таким суровым. От него, и от его жизни веяло чем-то теплым, веселым, счастливым. Он не противопоставлял тайгу семье, охотился неподалеку от деревни — все у него было под боком, вообще все было. И жил, где родился, и родители жили рядом, и семья с ним была, и жена любимая. И вдруг все стало рушиться.
Витину мать тетю Феню разбил паралич, и она пролежала пластом лет десять, пока наконец не стала потихоньку расхаживаться — помню стоящую с палочкой у забора своего дома — бледную, залежавшуюся и казалось всей душой впитывавшую забытый вольный запах. Она умерла, так и не надышавшись. Вскоре умер и отец, дядя Петя, так и не уехавший с новой женой в город. Умер накануне отъезда, и наши бабы говорили "Феня не пустила". За один год Витя похоронил и мать, и отца.