Один китайский автор, которого неоднократно цитировал Хорхе Луис Борхес, составил весьма любопытную классификацию животных. По мнению восточного мудреца, животные делятся на а) принадлежащих императору. 6) набальзамированных, в) прирученных, г) сосунков, д) сирен, е) сказочных, ж) отдельных собак, з) включенных в эту классификацию, и) бегающих как сумасшедшие, к) бесчисленных, л) нарисованных тончайшей кистью из верблюжьей шерсти, м) прочих, н) разбивших цветочную вазу, о) похожих издали на мух. Отличительные признаки, положенные в основу этой классификации, поначалу вызывают недоумение и улыбку, однако, если вдуматься, они как нельзя лучше соответствуют цели автора классифицировать всех без исключения животных. Схожая ситуация и со сверхъестественными существами тот: кто поставит себе задачу не просто перечислить их, но разработать классификацию, неминуемо придет к определениям наподобие «кровожадные, но добрые в душе» или «ненавидящие священников, ханжей и трезвенников». Поэтому, приступая к работе над энциклопедией, составитель решил отказаться от классификации сверхъестественных существ «по роду занятий», «привычкам и повадкам» и т. п. и сосредоточился исключительно на так называемых «родовых признаках» Иными словами, сверхъестественные существа в тексте энциклопедии различаются по своему статусу, как то: боги, ангелы и демоны бесы, фейри и т. д. (естественно под богами подразумеваются языческие боги, а никак не единственные божества монотеистических религий).
Наверное, уже в самом начале следует определить, кто, собственно, такие эти сверхъестественные существа. Под сверхъестественными имеются в виду существа, которые обладают способностями в той или иной мере превосходящими человеческие например, могут летать, менять по желанию облик, насылать засуху или бурю. Кстати сказать, в том, какие способности приписывали люди конкретному существу, можно различить древние представления, связанные с обрядами и магическими ритуалами. К примеру, баба-яга, как убедительно доказал В.Я. Пропп, он олицетворяет собой «обряд посвящения юношества при наступлении половой зрелости». Избушка на курьих ножках, в которой обитает яга, это вход в царство мертвых. Чтобы попасть в избушку, герои должен произнести некое заклинание, назвать пароль или имя иначе говоря, совершить словесное жертвоприношение. Тут можно вспомнить и египетскую «Книгу мертвых», которую цитирует Э. Уоллис Бадж — запоры двери, пороги и замки требуют от умершего назвать их по имени и пропускают, лишь когда он выполняет их требование. То же самое и с избушкой яги: герой — Иван-дурак или другой произносит сакраментальное «Избушка, избушка, стань ко мне передом, к лесу задом» (то есть читает заклинание) и только тогда попадает внутрь. Далее также обнаруживаются признаки обряда посвящения (инициации): скажем, еда и питье, которыми яга потчует героя, открывают ему путь в царство мертвых, ибо они — из этого царства.
В.Я. Пропп говорит о связи яги с обрядом инициации следующее: «Посвящаемый уводился в лес, вводился в избушку, представал перед чудовищным существом, властителем смерти и властителем над царством животных. Он спускался в область смерти, чтобы оттуда снова вернуться на „верхний свет“. Мы знаем, что он подвергался символическому ослеплению… Мы знаем, что при этом производилось и обрезание, не сохраненное сказкой, и выбивание передних зубов, также не сохраненное… Действия, которые совершаются над юношей, напоминают нам действия, которые герой сказки совершает над ягой… Однако между обрядом и сказкой имеется одна принципиальная разница. В обряде глаза залепляются юноше, в сказке — ведьме или соответствующему ей персонажу. Другими словами, миф или сказка представляют собой точное обращение обряда». Это обращение связано с тем, что человеческое восприятие переносило страдание посвящаемого на источник страданий, на самого мучителя, в данном случае — на ягу.
«Обрядовые корни» обнаруживаются и у таких персонажей, как Кощей Бессмертный, огненный змей, жар-птица, в представлениях о тридесятом царстве или, в европейском варианте, об Авалоне, Броселианде и о чудесной стране Кокейн, где текут молочные реки с кисельными берегами.
Но, разумеется, сводить все многообразие сверхъестественных существ лишь к обрядам было бы довольно нелепо. Здесь нельзя забывать и о мифологическом мышлении, которое разительно отличается от современного рационального. Мифологическое мышление опирается на коллективные представления («архетипы» в терминологии К.Г. Юнга), оно в отличие от рационального пралогично. Его основная отличительная черта — мистическая сопричастность, по выражению Л. Леви-Брюля. Эта мистическая сопричастность проявляется, к примеру, в том, что некий предмет является самим собой — и одновременно чем-то иным; что человек един со своим тотемом или лесным духом, и т. д. Как замечал Леви-Брюль, «жизнь людей… зависит от того основного и первоначального факта, что в их представлениях чувственный мир и мир „иной“ составляют нечто единое. Совокупность невидимых существ… нераздельна от совокупности существ видимых. „Иной“ мир дан не менее непосредственно, чем видимый, он обладает большей действенностью и внушает более страха». Этот иной мир, вполне естественно, имеет своих обитателей, которые для человека с мифологическим мышлением реальны ничуть не меньше, чем домашние животные.
