Роман с легендами, без ложной скромности, для взрослых читателей
Христос воскрес, моя Реввека!
Сегодня следуя душой
Закону бога-человека,
С тобой целуюсь, ангел мой.
А завтра к вере Моисея
За поцелуй я не робея
Готов, еврейка, приступить —
И даже то тебе вручить,
Чем можно верного еврея
От православных отличить.
Александр Пушкин
От автора
«Элианна, подарок Бога» — новая часть моей кватрологии «Эмиграции».
Собственно говоря, с идеей написать роман об исходе евреев из СССР — эмиграции 70–80-х годов я и нырнул в этот поток в 1978 году. Первая книга «Любожид, или Русская дива» была посвящена отъезду, вторая «Римский период, или Охота на вампира» — пребыванию эмигрантов в Италии в ожидании американской визы, а третья «Московский полет» — первому, в 1989 году, визиту эмигранта в горбачевскую Москву. То есть даже в трех романах не нашлось места моему и не только моему опыту первых лет адаптации на планете по имени США. Но теперь романом «Элианна, подарок Бога», основанным на истории создания первой независимой русской радиостанции в Нью-Йорке, я, хотя бы частично, закрыл этот пробел. И завершил задуманную миссию.
Желаю вам приятного чтения.
«Главное в профессии вора — это вовремя смыться», — говорил Игорь Ильинский в фильме «Праздник Святого Йоргена». А главное в профессии романиста, я считаю, это найти первую фразу — камертон будущего романа. Поэтому я двадцать лет не мог начать эту книгу — такой фразы не было. Но недавно я прочел «Мешугу» Исаака Башевис-Зингера, и первая фраза родилась сама собой, точнее, я ее просто вычитал у Зингера. «В тот весенний день 1952 года, когда дверь моего кабинета в редакции еврейской газеты в Нью-Йорке открылась и вошел Макс Абердам, я, по-видимому, от неожиданности испугался и побледнел…»
Я подумал: Господи, как просто! Почему бы и мне не начать так же? Ведь завязка любого романа (моего, во всяком случае) должна быть стремительной, не зря на каждой встрече с читателями я говорю: прочтите первые двадцать строк любой моей книги и, если вас не потянуло читать дальше, закройте ее, и давайте расстанемся навсегда! А тут я написал уже десять строк, а действие еще не началось. Поэтому о Зингере поговорим позже, а сейчас — к делу или, как говорят в кино: «Мотор, начали!»
В тот весенний день 1980 года, когда дверь офиса Культурного центра творческой интеллигенции в Нью-Йорке открылась и вошли Давид Карганов и Марк Палмер, я еще не знал, кто они такие и как их появление изменит мою судьбу. Мы с Морисом Чурайсом сидели над финансовым отчетом, который обязаны были до пятнадцатого апреля сдать в IRS, Налоговое управление США, и с ужасом видели, в какой финансовой, извините, дыре находится наше с ним детище, этот клуб «блуждающих звезд» нашей эмиграции. Мало того, что ни я, как президент, ни Чурайс, как вице-президент, еще ни разу за год существования Центра не смогли выписать себе даже мизерной зарплаты, так у нас не было денег и на бухгалтера, который должен составить отчет нашей «нан-профит», некоммерческой организации, в это страшное американское ведомство.
— А если бы год назад ты послушал меня и начал издавать телепрограмму, мы были бы в шоколаде, как «Бульвар» Варшавского, — в который раз укорил меня Чурайс.
И был совершенно прав — дешевенький «Бульвар», этакая окрошка из статей американских и советских газет, расходился как горячие пирожки, именно из-за того, что Леня Варшавский самым элементарным образом переводил на русский публикуемую в «Нью-Йорк пост» программу американского телевидения и печатал ее в своем журнале. И сто тысяч русскоязычных обитателей Нью-Йорка буквально расхватывали этот «Бульвар» каждый понедельник.
Но разве мог я, бывший корреспондент «Литературной газеты», автор семи художественных фильмов и двух театральных спектаклей в Москве и Вильнюсе, опуститься до издания бульварщины? Разве ради того я бросил в СССР любимых русских женщин, чтобы переводить тут для эмигрантов программу американского телевидения?
А с другой стороны — какой прок в нашем Центре? Вокруг Америка, Нью-Йорк, крыша мира, которая вершит судьбы человечества, а мы…
Как сказано у Ильфа и Петрова, в большом мире делают самолеты и дирижабли, корабли и паровозы, а в маленьком — надувают воздушные шарики «уйди-уйди».
Сидя на этой «крыше мира», в клетушке нашего офиса, как в голубятне с запыленным окном на 42-ю улицу, гудящую круглосуточным потоком машин, мы с Чурайсом складывали на бумаге жидкие взносы членов нашего Центра с грошовыми пожертвованиями еврейских благотворительных организаций (легче, как говорится, выжать воду из камня, чем деньги из раввина), когда, как я уже сказал, дверь нашего офиса открылась и вошли два молодых человека не старше тридцати. На одном — высоком голубоглазом шатене с пышной шевелюрой и пушистыми ресницами киллера женских сердец — был дорогой твидовый пиджак, дорогая кремовая рубашка с шелковым галстуком в мелкую крапинку и замечательные туфли из тонкой и словно жеваной кожи. А на втором — круглолицем толстяке с небрежной челкой над живыми карими глазами — были потертые джинсы, простенькая куртка и стоптанные мокасины. Разлаписто шагая (его жирные ляжки терлись друг о друга и мешали прямой походке), этот второй тем не менее первым подошел к моему столу. А пышноволосый шатен чуть отстал, разглядывая расклеенные по стенам самодельные афиши наших мероприятий с участием Беллы Давидович, Бориса Сичкина и Бориса Амарантова в холле реформистской синагоги на 72-й улице Манхэттена.
![Шпагат счастья [сборник]](/storage/book-covers/18/18210fd45f1eb70de7ae3f5db8a68688e42c2aa5.jpg)
