Франция, 1493 год.
— Помогите! — тишину последней летней ночи, нарушил отчаянный женский крик.
Рыская словно дикое животное в поисках спасения, беглянка всё больше и больше погружалась в самую глубь леса. Впиваясь содранными пальцами в землю, она из последних сил заползла в оплетающие всё вокруг заросли хмеля, блуждая помутневшим взглядом меж деревьев. Из разбитой головы медленно вытекала кровь, обволакивая ослеплённые глаза… Казалось, что её багровая пелена была повсюду: на шее, платье, руках.… От чего в носу стоял приторно-сладкий запах, а, под дикое биение загнанного сердца голова кружилась, словно от едкого дурмана, пульсируя болью в висках.
Выждав достаточно времени, девушка начала осторожно выбираться. Путаясь беспорядочными лохмотьями в ногах, изорванный подол ещё больше сковывал движения, не позволяя выскользнуть из этой нескончаемой погони. На мгновение обернувшись, она поняла, что блуждающая тень вновь продолжает следовать за ней, не отставая ни на шаг. Двигаясь бесшумно, словно плывя в ветряных потоках, преследователь в просторном балахоне, ловко пробирался по камням и поваленным стволам, стремительно нагоняя свою жертву.
Рухнув на камни, вскрикнув от резкой боли, девушка из последних сил доползла до дерева. Впиваясь в него разбитыми руками, словно дикая кошка, она поднялась на трясущиеся ноги, смотря обезумевшими от страха глазами на своего мучителя. В какое-то мгновение во тьме что-то блеснуло, скользнув серебряным светом по хрупкому женскому горлу. Горячая кровь выступила из рассечённой плоти, стекая тонкими струйками по грязному платью. Не успев что-либо осознать, девушка лишь почувствовала, как холодное остриё изогнутого ножа с жутким хрустом вошло ей в грудь, впиваясь, в бешено бьющееся сердце.
Испуганно обхватив горло руками, показалось, что она совершенно не понимает происходящего. Но как только палач вынул нож из обезображенной груди — её забило ознобом. В последний раз попытавшись, что-то сказать, девушка лишь с мерзким хрипом сползла на землю.
— Requiem aeternam dona eis, Domine, et lux perpetua luceat eis. — спокойно проговорил преследователь, наблюдая за тем, как с этой смертью тишина вновь вступила в свои законные права.
Таверна на постоялом дворе гудела. Раздавался пьяный смех, постепенно смешиваясь с грязной руганью опьяневших постояльцев. Казалось, что это было единственное место Орлеана, где собирался весь низший класс, от чего внутри стоял тягучий запах грязной одежды и помоев. Всё вокруг мнилось совершенно не настоящим, словно глухие отголоски очень старого и уже давно позабытого сна. Происходящее не имело никакого значения, превращаясь в самый настоящий хаос, наполненный разнообразными звуками. Шумом. Голосами. Криками…
Сейчас этот маленький мир жил в совсем другой, потерянной реальности. Реальности, из которой непреодолимо хочется вырваться, словно из самого ужасного кошмара и больше уже никогда в него не возвращаться… Люди потеряли свои лики, потеряли всё, что когда-либо свидетельствовало об их истинной природе. Сейчас этот сброд вызывал лишь одно-единственное чувство — отвращение. По полу бегали крысы, шустро перебираясь между ножками столов и стульев. Иногда, какую-нибудь из них, самую слабую и неповоротливую, умудрялась поймать собака, от чего несчастная издавала мерзкий писк, который так ненавидела Мария.
Это был писк жертвы, неспособной за себя постоять. Неспособной ни спастись, ни защититься. Услышав его, по женскому телу пробегала предательская дрожь, а в памяти тут же возникало лишь омерзительное прошлое, которое отчаянно хотелось позабыть. Пытаясь не обращать никакого внимания на царивший беспорядок, девушка в дорожном балахоне с, закрывающим лицо, просторным капюшоном, сидела в самом дальнем углу трактира.
— Нашли! Они нашли его! — истошно прокричал вбежавший мужчина. — Солдаты нашли труп зверя! И сейчас тащат его на площадь!
Пропустив поспешно выбегающую толпу зевак, взволновано спешивших на площадь, в таверну зашел высокий мужчина в дорожном балахоне. Пройдя мимо всех столов, он направился прямиком к сидящей возле окна девушке. Мария сразу почувствовала своего фамильяра, но не стала подавать виду, продолжая смотреть на племя, стоящего на столе жирника.
— Из-за тебя слишком много проблем, — подойдя к нужному столу, он сел напротив, неспешно снимая перчатки. — Я уже начинаю уставать от того, что постоянно приходится вытаскивать тебя из подобных передряг.
Эти слова, заставили взглянуть на обратившегося к ней мужчину, отметив, что тот не выглядит ни взволнованным, ни обеспокоенным. Сколько она уже его знает, Михаэль всегда остаётся холоден и спокоен. В какой бы сложной ситуации они не оказывались, его красивое лицо неизменно хранит подлинное спокойствие. А порой у неё даже появлялось впечатление, словно им уже всё просчитано далеко наперёд, прямо как в очередной шахматной партии.
— Почему молчишь?
— Хватит жаловаться, — пусто ответила Мария безразличная к его иронии, — это твоя работа. Сам ведь знаешь то, что я делаю, без подобного не обходится. Всегда остаются последствия, и довольно неприятные, но это уже я мараю свои руки, а не ты.
