Незнакомый звук.
Так я теперь просыпаюсь по утрам. У всех домов свои особенности, но за четыре дня успеваешь привыкнуть только к самым характерным. Квартира небольшая – комната да кухня, и она была уже полностью заставлена, когда я въехала сюда со своими двумя коробками. Больше вещей мне не нужно. Несколько книг и одежда на четыре сезона. Потому что кто знает?
Теперь уже точно никто.
Мне пятьдесят пять. А такое ощущение, будто только что родилась. Неуверенно ступая босыми ногами, пытаюсь научиться ходить. Все, что беспокоило меня раньше, пять дней тому назад стало совершенно неважным. На этой неделе я рассталась с мужем и уволилась с работы без предупреждения. Ни Кристер, ни мой начальник не очень-то хотели идти мне навстречу, но я первый раз в жизни настояла на своем, не обращая внимания на реакцию.
Они не знают того, что знаю я, и поэтому для их злобы я неуязвима.
С тех пор я живу как дикарка. Делаю все, что мне вздумается, и позавчера впервые в жизни напилась допьяна. Правда, здесь, в квартире, не на глазах у посторонних, но все же я была пьяна в стельку и уснула в одежде. Не помывшись и не намазав себя новым дорогим кремом. Не могу сказать, что этот опыт обогатил меня. Целый день был выброшен из-за похмелья, а я теперь не могу себе такого позволить. Зато я присмотрела ресторан за углом, он открывается в четыре, и в первые часы посетителей там немного. Думаю, буду заходить туда каждый вечер, чтобы выпить бокал-другой вина, пренебрегая мнением мужа, будто в одиночку в рестораны ходят только женщины легкого поведения. Кстати, этого я тоже никогда не пробовала, так что сейчас самое время.
Все, что я до сих пор отметала, обрушивается на меня как валуны при камнепаде.
Бессмертному легко оставить сделанное и несделанное позади.
Или, вернее, у него все впереди.
Смертному труднее.
Встаю я не сразу. Такая роскошь по-прежнему кажется мне непривычной, но с понедельника я уже больше не испытываю угрызений совести. Наблюдаю, как полоса света пробивается в узкий переулок, в котором я теперь живу. Солнце проникает в окошко лишь утром ненадолго, а потом уходит блуждать по крышам Старого города, оставляя мою квартиру в тени. Но это неважно. Если я захочу увидеть солнце, пойду искать его на улицу. На этой неделе оно завело меня в такие места, где я раньше никогда не бывала. Хотя почти всю свою жизнь провела в Стокгольме.
Встаю и иду в ванную. По пути приходится огибать коробки и стопки книг, стоящие на полу; переехав сюда, я не стала трогать папины вещи.
Я с удивлением узнала об этой недвижимости, когда отец умер восемь лет назад, завещав мне ее в личную собственность. Квартирка с кухней притаилась на третьем этаже за неприметной входной дверью в переулке Йорана Хельсинге. По сведениям жилищного кооператива, отец приобрел ее в 1976 году. Догадываюсь зачем. И догадываюсь, почему оставил потом себе. Мне все понятно по книгам, теснящимся в переполненных книжных стеллажах: «Ботаника», «Флора Скандинавии», «Птицы полей, гор и вересковых пустошей». Мне все понятно по вещам из дома бабушки и дедушки – я помню, как мама просила отца их выбросить. Эта квартира была его отдушиной. Пристанищем, где хранились его мечты.
Я все думала: что мне делать с квартирой? Никто, кроме меня, не знал о ее существовании, я сберегла отцовскую тайну, не рассказав о ней ни мужу, ни дочери. Примерно раз в месяц я заходила сюда проверить, все ли в порядке, и ни к чему не притрагивалась, сохраняя квартиру в качестве мавзолея семьи из моего детства. Все они ушли, кроме меня.
И обменяться воспоминаниями уже не с кем.
Возможно, где-то в глубине души я знала, что однажды квартира окажется моим спасением. Папино пристанище станет моим.
Кран над ванной подтекает. Немного, приблизительно две капли в минуту. Я подсчитала в один из вечеров, принимая ванну и наслаждаясь новой солью с эфирными маслами лаванды, лимона и розмарина. Водными процедурами я никогда особенно не увлекалась. Ванна в нашем таунхаусе в Тюресэ