Эмити! 1 Это пятнышко на карте казалось весьма соблазнительным. Отчасти дело было в названии. Пожалуй, даже не отчасти, а в основном, поскольку моя жизнь с того самого момента, как в три года от роду я выпал из окна второго этажа, потянувшись за птичкой, представляла собою затянувшееся сражение. Тогда я только потому не свернул себе шею, что под окном росло дерево; ветки, смягчившие мое падение, лишь здорово меня поцарапали. Но Божья птаха, можно сказать, стала застрельщиком в той нескончаемой битве, которую я с той поры вел со всем миром, ибо все мои дальнейшие жизненные опыты неизменно сопровождались рубцами на теле. Так что, кроме как в Эмити, мне просто некуда было податься.
Уезжать на далекий Запад пришлось в спешке. Виной тому рассеянность одного джентльмена в Форт-Уорте, который перепутал мою спину с игольницей и, когда я отвернулся, захотел вставить в нее что-то острое. Естественно, я завел с ним оживленный разговор, к концу которого мой собеседник заметно приуныл, — по-моему, он опасался, что не выживет. Признаться, его состояние меня встревожило не меньше, чем всех окружающих. Дело в том, что они оказались добропорядочными гражданами и потому решили прибегнуть к закону, а чтобы с ним не сталкиваться, я предпочел найти раскрытое окно и нырнуть в него. К счастью, внизу был мягкий песок — мой позвоночник остался цел. Я встал и слегка посторонился, уступив дорогу стайке пуль 44-го калибра. Оставалось одно — прыгнуть на лошадь и поскорее отправиться в далекие края.
За два месяца с того вечера я пять раз менял лошадь. Трижды — одежду. Нет, не для маскировки конечно же. Просто так само собой получается — невезение, что ходит за мной по пятам, то и дело портит мои вещи. Но когда как зачарованный я стоял и смотрел из ущелья на Эмити, мною тоже можно было залюбоваться: последнее переодевание оказалось самым удачным.
Накануне мне повстречался человек с размахом. Одетый с иголочки, он путешествовал на хорошем жеребце, а главное — имел при себе толстый кошелек, который хотел набить потуже посредством карточной игры.
Только покер для меня — не игра. Это моя стихия. Надо ли говорить, что мой новый знакомый проигрался в пух и прах? Я хотел было привести парня в чувство, даже сказал, что не стану обирать его до нитки, но он пришел от этого в ярость, потому что был ирландцем, а эти ребята, коли разойдутся, могут вконец потерять голову. Я не успел опомниться, как отыграл у него последнюю сотню.
Тут он обозвал меня прохвостом и схватился за оружие. Парень оказался одним из тех комиков, что не расстаются с револьвером — вечно держат его в кобуре под мышкой. А я свой отложил вместе с ремнем, когда садился играть. Ничего не оставалось, как придержать его за предплечье.
Бог не обидел меня силенкой. Отец говорил — верно, для того, чтобы я не выпустил из рук невезение, даже если вокруг фортуна ко мне обернется. Так что я намертво сковал конечность моего ирландского друга и держал ее так до тех пор, пока не выдалась возможность сунуть ему кулаком под ребра. Он сразу же выпустил пар и растекся по столу, а когда его легкие снова наполнились, револьвер был уже у меня.
И что же? По праву победителю принадлежит все, что находится на поле боя. Тем не менее я рассудил по-другому. Поскольку мы с ним были примерно одного роста, забрал его одежду. Вместе с нею коня и седло. Взамен он получил мои лохмотья и клячу. А выигрыш я поделил пополам. Всего там было шестьсот двенадцать долларов, стало быть, на брата пришлось по триста шесть.
Кто скажет, что я поступил не по справедливости? Ведь вообще-то мог бы все забрать. И хотя во время дележки этот тип смотрел на меня с ненавистью, на предложение решить спор в честной драке не откликнулся. Похоже, в эту игру тоже наигрался. Так что продолжать знакомство с ним было незачем. Если человек не хочет драться за свои права, они ему, выходит, ни к чему.
Вот так оно и получилось, что к тому городишку в две дюжины домов, вытянувшихся по берегу извилистой реки, я подъехал франтом. Никакой это был, конечно, не город — так, деревня. На западе Техаса все поселения такие — смотреть не на что. Но дело было ранней весной, а в это время земля здесь покрыта полевыми цветами. У этих цветов короткий век: едва вылезут из-под земли, покрасуются денек-другой, как, глядишь, солнце их уже и спалило, на сухих стеблях остаются лишь семена, а они, вызрев, падают в горячий песок и пекутся там, пекутся весь остаток весны, лето и всю жаркую осень. Только следующей зимой, когда пройдут дожди, несколько капель влаги дадут им силу, чтобы ненадолго сделать мир чуть краше — как в то мгновение, когда я смотрел на долину и на склоны гор, залитые нежным цветом. От такой красоты никуда не денешься — она проникает в тебя, словно тонкий запах женских духов, и ты невольно начинаешь улыбаться.
И только я расплылся в улыбке, как из-за поворота дороги показался человек, который гнал впереди пару осликов, навьюченных инструментом старателя. Тоже меня заметив, он приветливо махнул рукой сквозь облако пыли.
— Что там за город? — прокричал я ему.