Вот, что она говорит мне по телефону, причем как-то весело, и в то же время с ноткой грусти в голосе:
— Я не вернусь в университет…
— Дженни, но почему?
— Мама говорит, мы не можем себе этого позволить.
Трудно передать те оттенки безразличия в словах Дженис, с которым она так просто говорит о желаемых и в тоже время недоступных для нее вещах.
— Вот так.
— Дженни, мне очень жаль.
Вдруг ни с того ни с сего:
— Знаешь что?
— А?
— Чуть не убила себя сегодня днем!
— Что! Как!
Говорит мне с необыкновенным равнодушием:
— Заперлась в гараже и завела машину.
— Но зачем?
— Не знаю. Может из-за того, что не вернусь в университет.
— Так что случилось?
— Да так. Парень, постригавший наш газон, услышал шум двигателя и вытащил меня на улицу. Еще бы чуть-чуть, и конец.
— Какой ужас, Дженни! Но зачем ты...
— Да ладно. Слушай, — снова легко и непринужденно, — идешь к Сэлли сегодня вечером?
Позже, вечером у Сэлли, Дженис, которая отнюдь не была душой компании, говорит, обращаясь ко мне и к Бобу:
— Чуть не убила себя сегодня днем, представляешь, Боб.
— Чего!?
Дженис, беспечным голосом:
— Чуть не отправилась на тот свет. Заперлась в гараже с включенным двигателем.
— Для чего, Дженни?
— Думаю, потому что мне не позволят вернуться в университет.
— Мне очень жаль. Ну и чем все закончилось? Что ты сделала?
— Парень, что стрижет наш газон, вытащил меня.
Подходит Сэлли:
— Дженни, как дела?
— Ухожу из университета.
Я спрашиваю:
— Каково это, чувствовать, что умираешь, Дженни?
Дженис, смеясь:
— Так забавно. Кругом темно, — говорит она, переводя взгляд на ошеломленную Сэлли. — Чуть не убила себя сегодня днем, представляешь…
1938