Другая музыка нужна

Еще не светало. На окраине города еще кое-где шипели поредевшие за войну газовые фонари. Ближе к центру их сменяли горевшие вполнакала электрические лампочки; ввинченные в белые тарелки, они скрипели на декабрьском ветру, свисая с натянутых крест-накрест проводов. А еще дальше вдоль тротуаров тянулись высоченные фонарные столбы, и на каждом из них полными лунами сияли белые стеклянные шары. Этим все было нипочем: и погода, и ветер, и война; они не знали лунных фаз, а тем более затмений, вызванных экономией электроэнергии. Тут был уже Бельварош — центр города.

Маленький человечек с отчаянным упорством шел, и шел, и шел по предрассветной улице — от шипевших газовых фонарей к электрическим лампочкам, горевшим вполнакала, и затем к блиставшему полными лунами Бельварошу.

Он все шел, и шел, и шел…

Читателю может показаться странным, как много ходят герои этой книги, как часто изображает их автор где-нибудь на улице или на дороге, в то время как в других романах герои ходят мало, на улицах появляются редко и то не иначе, как сидя в коляске или в автомобиле, а уж если вылезут оттуда, тотчас куда-нибудь заходят. Жизнь их протекает в салонах, в департаментах и в увеселительных заведениях. Они сидят в театрах, танцуют на балах, беседуют и играют в карты в гостиных, переодеваются в будуарах и объясняются в любви в зимних садах. Под звуки музыки часами пируют за ослепительно сервированными столами и пьют из искрящегося хрусталя; охотятся в лесах, скачут верхом по полям и предаются тысячам разных удовольствий. Вот только почти никогда не ходят пешком, не гранят мостовые, не шагают по дорогам.

Автор и сам задумался над этим и даже было забеспокоился… Но потом понял: господи боже, что тут поделаешь! Меняются времена, меняются романы, меняются и герои…

— Пять часов! — буркнул маленький человек, шагавший по улице в предрассветную декабрьскую стужу, когда за спиной у него задребезжал первый трамвай. — Пять часов, самое позднее половина шестого. Я буду первым! — И он зашагал с еще бо́льшим рвением.

Путь его лежал к улице Надькорона, где в одном из дворов рядом с громадными железными дверями складов помещалась контора Имре Шеффера, уполномоченного акционерных обществ «Венгерская хлопчатобумажная промышленность» и «Первый венгерский кожевенный завод».

«Тип-топ! Тип-топ!» — разносился по безлюдной улице усердный топот башмаков низенького, а с началом войны еще и похудевшего человечка. Под дробный стук каблуков он вновь и вновь повторял про себя то, ради чего так спешил, что было для него важнее всего, заполняло всю душу. «Не возьмут меня на фронт! Топ-топ-топ! Шестеро детей у нас! Топ-топ-топ! И прибуду первым я! Топ-топ-топ! И меня уважат там! Топ-топ-топ!» И опять сначала: «Не возьмут меня на фронт…»

Он завернул на улицу Надькорона. Улица будто вымерла. Подошел к дому. Ни души. Верно говорят: «Кто рано встает, тому бог дает». И он с удовольствием подумал: «Денек, видать, выдался на славу!»

Заглянул в темное парадное: авось там можно приютиться.

На улице дул холодный ветер. Маленький человек вспотел от быстрой ходьбы. А теперь ветер пробирал насквозь, даже в дрожь бросало. Но в парадное он все-таки не зашел, только поднял воротник и покрепче запахнул пальто. Сел на пороге конторы, как бы и этим желая закрепить за собой первенство. Потом прислонился головой к дверям. «Сосну чуток. Только бы ветер унялся. Холодно». Он хотел уже закрыть глаза, чтобы «доспать малость», когда из парадного вышел долговязый, сухопарый мужчина, окинул взглядом дверь конторы и человека, притулившегося на пороге, потом равнодушно отвернулся. «Должно быть, старший дворник!» — пронеслось в голове у г-на Фицека. Он закрыл глаза, опустил голову на грудь, будто стараясь поймать сон в волнах сердцебиения. Но так как вышедший из парадного долговязый мужчина не уходил, а стоял, прислонившись к стене, Фицек, то и дело подымавший веки, вдруг заподозрил что-то и спросил сонным голосом:

— Управляющим домом изволите быть?

На вежливое «изволите быть» долговязый ничего не ответил. Звучало оно, в сущности, слишком любезно, даже для управляющего домом, но г-н Фицек и в полусне выражался осторожно: вдруг это не старший дворник, а кто-нибудь из служащих торгового агентства вынырнул из ворот? «Ведь их как собак нерезаных! Отсюда до самой Буды всех не перевешать, — подумал он. — Да и вообще от кого чают, того и величают, а денег это не стоит!»

— Управляющим домом изволите быть? — повторил г-н Фицек, который оккупировал порог.

— Не изволю! — ответил прислонившийся к стене сухопарый мужчина и бросил, не поворачивая головы: — Передо мной — двадцать один. За мной — двое. Вы двадцать пятый.

— Что? Так когда же вы пришли? — с отчаянием воскликнул Фицек.

— Сразу же, как войну объявили.

Долговязый даже сейчас не повернулся к Фицеку. Видно, тоже не выспался, а может быть, просто принадлежал к породе невеселых людей.

— Вот как? — машинально произнес Фицек, и сонливость его как рукой сняло. — Вот как? — Он задумался. Покинуть занятое на пороге место — тут он как-никак первый — или не покидать? Удастся отстоять его от тех, кто раньше пришел? Да и вообще, правду ли говорит этот повернувшийся к нему спиной верзила?