Дорогой чести

Корабль выходил на траверз поворотного маяка. Море спокойное, величавое сияло.

Летом Заполярье дарит иногда морякам несколько хороших тихих дней. Почти всю ночь светит солнце. Приплюснутое, багровое, оно кружит по небосклону невысоко над морем и только глубокой ночью прячется на некоторое время за пурпурной занавесью горизонта. Точно ожидая этой минуты, на темной части неба вспыхнут звезды и приветливо замигают. Но недолго Заполярье «улыбается» морякам… Массы воздуха, охлажденные льдами Гренландии, прорвутся к берегам Мурмана, и разом забурлит, заклокочет море. Только что ласковое, голубое небо мгновенно оденется в панцырь бурых облаков, и нет уже ни солнца, ни тепла, ни тишины. Заиграет, запляшет студеное море. Теперь — держись! Как легонькую щепку бросают могучие волны стальной корабль.

Но североморцам не привыкать к капризам родного моря. Вот полетели по кораблю из кубрика в кубрик, с поста на пост команды вахтенного офицера, и ожили, подобрались моряки. В такие минуты запоет душа моряка, нальется силой тело, готовясь к борьбе со стихией. «Шалит, родное», — скажет рулевой и крепче сожмет в руках штурвал. «Одолеем, милое», — скажет машинист и прибавит обороты машины. Стрелка тахометра качнется и прыгнет вперед. Корабль вздрогнет от удара набежавшей волны и зароется носом в водяном холме…

Но сегодня чист горизонт, и корабль, чуть покачиваясь на мертвой зыби, идет средним ходом — этак узлов пятнадцать.

Мы с командиром корабля капитан-лейтенантам Чернышевым вышли на ходовой мостик. Чернышев направил бинокль в сторону маяка и сказал:

— Здесь совершили подвиг дед и внук Багровы. Именем их и назван этот маяк. Саня Багров учится теперь в военно-морском училище, а дед его похоронен здесь, на мысе «Гнездо баклана».

Я приложил к глазам бинокль и увидел у маяка каменный обелиск с красной звездочкой.

— Отдать почести могиле помора Потапа Багрова, — приказал капитан-лейтенант вахтенному офицеру, когда корабль поравнялся с мысом.

— Есть! — ответил офицер и, повернувшись лицом к корме, протяжно и торжественно скомандовал:

— На флаг, смирно!

Находившиеся на палубе матросы вытянулись. Офицеры взяли под козырек. Затих корабль, лишь мерно шумели машины да шипела за бортом вода.

— Флаг приспустить!

Вздрогнул и медленно пополз вниз бело-голубой военно-морской флаг. Над кораблем поплыли печально-торжественные звуки горна.

Моряки отдавали почесть герою.

Вечером я попросил капитан-лейтенанта рассказать мне о подвиге внука и деда Багровых. Я знал, что Чернышев участвовал в высадке морского десанта у маяка и знал Багровых. Капитан-лейтенант согласился. Вот она, эта история, записанная мною…

…Бушует студеное море, бушует и стонет. Свистит, поет, воет и плачет морской ветер. Черные волны с грохотом разбиваются о скалистый мурманский берег. Каскады брызг взлетают над уступами и, падая, застывают на обточенных прибрежных камнях. На серых гнейсовых скалах белеет, точно бинты на теле поврежденного, израненного колосса, снег. Ветер рвет сильнее и сильнее. Волны в ярости грызут неприступные каменные отвесы. Грохочет Баренцево море. Мороз не в силах сковать его льдами, не в силах заставить умолкнуть: теплые струи Гольфстрима даруют студеному морю жизнь круглый год.

Полярная ночь легла от края и до края побережья, и, если бы не далекие оранжевые вспышки батарей, поднимавшие огромные факелы огня над сопками, казалось бы, что нет здесь жизни — все живое превращено в лед и камень, и только одно море живет: ворочается и стонет.

На мысе «Гнездо баклана» стоит полуразрушенный маяк. Фонарь его уже давно не пронизывает мглу лучом света. Пустынно вокруг. Домик у маяка и пристройки кажутся безжизненными. Когда началась война, смотритель маяка Потап Петрович Багров вместе с гостившим у него внуком Саней, пытаясь спасти оборудование маяка, задержался и не успел эвакуироваться.

Потап Петрович Багров — старый моряк, природный помор. Род Багровых — с незапамятных времен накрепко связан с морем. Море кормило поморов. Море приносило радости и печали. Где только не побывал Потап за полвека своего «морячанья», из которого добрые тридцать лет прожиты были на воде, на крутой и злой морской волне, вдали от родных берегов. Бывал Багров и на Новой Земле и на Груманте; захаживал в Англию, Америку и другие заморские страны. Но сердце моряка, как стрелка компаса, всегда тянулось к родимой земле.

Суров и молчалив был помор Багров, как и вся багровская ветвь истых моряков. «Больше дела — меньше слов» — такова заповедь поморов. Студеное море не любит болтунов и трусов, не принимает лентяев.

Любые дела по плечу помору. Страх и хныканье неведомы были и Потапу Багрову. Только дрогнет сердце да затуманят на миг глаза моряка радостные слезы, когда, возвращаясь домой из дальнего похода, увидит он вдали родные берега, протягивающие навстречу судну лучи маяка… Смахнет шершавой рукой слезу Багров, крякнет да молча поклонится в пояс поморской твердой землице.

Но прокатились годы жизни, как волны по студеному неласковому морю: стар стал Потап Багров. Поседела широкая борода, поредели, обвисли смоляные усы. Но и тогда Багров не Мог сидеть сложа руки. Как ни упрашивал сын остаться у него дома, на готовых «хлебах-чаях», Потап Петрович не согласился. Походил он, поговорил с морским начальством, да вскоре и уехал на самый дальний поворотный маяк. Стал Потап Петрович маячником. Светит маяк, указывает кораблям путь, и радостно на душе у старика — все-таки при деле, а не на печке.