Тихий ангел поселился в комнате.
Этелка ни гу-гу, Дюла и того меньше. Они молодожены, и без слов сияют каждый на своей орбите, словно звезды. Вот уже полчаса, как они сидят в тишине, в сонной одури наступающего вечера, после звонкого октябрьского дня.
Ангел может смело подремать.
На столе словно на корточках примостилась лампа; язычки пламени нежно кивают: такова любовь. А рядом женщина, белокурая и такая крохотная, что, кажется, на ладошке уместится, вяжет мужу нарукавники.
Скоро зима.
Дюла покуривает за ее спиной у печки на низеньком стульчике, а сам тем временем насмешливо разглядывает тигровую кошку, на которую из печки ползет тепло. Он наблюдает за ней до тех пор, пока кошка мягко не ложится, выпустив на волю хвост. Только голову пока еще держит, будто пушистый мячик, но скоро и эта забота отпадет — голова опускается на две крошечные опоры, две лохматые лапы.
На желтые глаза медленно надвигаются шторки.
Тишина и покой полнейшие, и, как скошенная в летнюю жару трава, зреет поцелуй.
Или, может, буря.
Вдруг шаги, кто-то стучит в дверь.
— Кто бы это? — удивляется Этелка.
Кошка поднимает на глазах шторы.
— Войдите! — говорит Дюла.
В дверях показывается рослый молодой мужчина. Вокруг икр болтаются походные штаны, на глаза надвинута зеленая шляпа. Мужчина смеется и лишь потом произносит:
— Ну, здравствуйте!
Этелка так широко распахивает глаза, что они заслоняют ее самое, Дюла же от удивления встает.
— Да ведь это Жига! — радостно восклицает он.
Жига снова смеется, снимает зеленую шляпу, и они жмут друг другу руки.
Этелка возвращается в сияние лампы, садится, крепко сжав коленки.
— А я думал, ты меня не узнаешь, — говорит Жига.
— Ты думал?
— Ну да.
Слово нравится Дюле, как хорошая сигарета.
— Почему ты так думал? — спрашивает он.
— Из-за штанов, да и усы я сбрил.
Теперь они оба смеются, и тут Жига спохватывается, что еще ни слова не сказал молодой женщине, а ведь когда-то он что ни день справлялся о ее здоровье. Тогда он подходит к ней и как можно вежливее говорит:
— Ну а ты, дорогая Этелка, как поживаешь?
— Спасибо, ты очень любезен, — отвечает Этелка.
Они пожимают руки, и теперь уже ни один не знает, что сказать дальше. Жига отворачивается, поводит по сторонам глазами — и вдруг замечает кошку, которая выползла на середину комнаты, будто тоже собирается спросить Жигу о его здоровье.
— У вас и кошка есть? — радуется Жига.
— Где ты видишь кошку? — дурачится Дюла.
— Да вот же она! — показывает Жига.
— Ну, у тебя глаз как у орла, — одобрительно хмыкает Дюла.
Потом они тоже садятся к столу.
Не знают, с чего начать разговор, и внимательно следят за движением рук Этелки. Крошечная женщина быстро и ловко нанизывает петлю на петлю, и взгляд обоих мужчин ударяется о каждую петельку, как в стужу клювы голодных птиц об оконное стекло, за которым прячется теплая комната, а может, и какое-нибудь лакомство.
— Откуда ты приехал? — спрашивает наконец Дюла.
— Из Брашова, — отвечает Жига.
— А что ты там делал?
— У меня там контора, контора по найму.
— Женщин тоже нанимаешь?
— Конечно.
— Случайно, не в постель?
Этелка разражается смехом. Ее смех клубится золотом и пахнет словно хорошо выдержанное вино. Жига опьянел бы от него вдрызг, если б господь видел его одного. А так он лишь издали метит в землю Ханаанскую:
— И как вам живется вдвоем?
— Я получил то, что искал, — отвечает Дюла.
Тут они оба устремляют взгляд на Этелку и с мальчишеским волнением ждут, нашла ли она то, что искала. Но женщина не хочет говорить, лишь слабый румянец показывает, что ее не постигло разочарование. Жигу пронзает жгучая зависть, которая комом становится в горле, будто приправленный уксусом вареник. Дюлу тоже злит румянец женщины, ибо за ним, словно луна за нарисованным прозрачным облаком, проглядывает их общая тайна.
— Есть у нас что-нибудь выпить? — спрашивает он, чтобы прикрыть облаком луну.
— О, не беспокойтесь, — говорит Жига.
Этелка откладывает вязанье, задумывается, потом предлагает:
— Разве что чаю согреть.
Жига отнекивается, он, мол, не за тем пришел, лучше-ка они с Дюлой пойдут куда-нибудь вдвоем да за стаканчиком вина обговорят прошедшие три года.
— Неужели три года прошло? — удивляется Дюла.
— Угу. — Жиге не терпится выпить.
Они задумываются. Большая голова Дюлы клонится, будто тыква под ветром в предзакатный час. Жига смотрит на женщину, буравит ее взглядом, словно Этелка земля-матушка и он хочет пробить в ней источник.
— Ну пошли, — говорит Дюла и встает.
Тут Этелка откладывает вязанье и поворачивается к мужу, подыскивая слова. В конце концов женское благоразумие оставляет ее, и она прямо говорит Дюле:
— Ты не пойдешь в корчму!
Дюла на секунду задерживает на ней взгляд, на его губах появляется улыбка, сейчас он похож на кота, когда тот выгибает спину.
— Идем, Жига, — говорит он.
Гость много бы отдал в эту минуту, чтоб остаться одному.
Но только в сказках в октябре бывает весна. Что ж, тяжело поднимается и он, пожимает Этелке руку, извиняется:
— Прости, если чем обидел.
Дюла не издает ни звука и, словно неколебимый столб, весь исписанный наказаниями для непокорных женщин, выходит из комнаты. Жига плетется за ним, но в дверях оборачивается, чтобы послать Этелке поцелуй. Случай, однако, не благоприятствует ему: женщина даже не смотрит им вслед.