Георгий Семенович Виноградов в 1920-е годы вместе с М.К. Азадовским
создал в Иркутском университете крупнейший научный центр этнографии,
фольклористики и краеведения. Издал многочисленные книги и статьи о
детском словесном творчестве, детских играх, детском календаре.
Занимался внедрением фольклора и этнографических знаний в школе (брошюра
«Этнография в курсе школьного краеведения», статья «Детский фольклор в
школьном курсе словесности» // Родной язык в школе. 1927. № 2).
В 1929 г. – год «великого перелома» – Г.С. Виноградов был из Иркутского
университета изгнан. Переехал в Ленинград, но так и не получил там
постоянной работы. Существовал на гонорары от разовых лекций и
комментаторской работы для академических собраний сочинений Гоголя и
Лермонтова, трудился над вторым и третьим томами будущего 17-томного
«Словаря современного русского литературного языка». В 1942 г., едва
выхоженный врачами блокадного профилактория, был выслан (!) НКВД в
Углич, где не было никаких условий для научной работы.
В год Победы ВАК после 10 лет проволочек присвоил Виноградову докторскую
степень, ученый смог вернуться в Ленинград. Но силы были подорваны, и 17
июля 1945 г. Г.С. Виноградов скончался. Некролог, написанный главным
редактором академического словаря В.И. Чернышевым в печать не
пропустили. Возрождение имени и наследия Виноградова началось в годы
перестройки. Изданы избранные труды: Виноградов Г.С. Страна детей. СПб.,
1998.
В непродолжительной истории каждого детского поколения наблюдатель
подмечает тот же триединый процесс, который устанавливает мыслитель для
истории каждого народа и государства. Быт детей лет до семи
характеризуется всеми главными признаками «первоначальной простоты»: в
нем много неустойчивого, бесформенного, в нем много подражательности.
Период лет от семи до двенадцати-тринадцати характеризуется наибольшей
самобытностью, напором сил, яркостью; это – период «цветения и цветущей
сложности». Затем наступает третий период, – «период вторичной простоты»
с его разрозненностью, вялостью, неуверенностью, неустойчивостью.
Бесспорно, что это (как, вероятно, и всякое другое) деление детского
возраста на периоды в большой или малой мере условно, но оно полезно при
попытках выделить наиболее интересный для наблюдателя возраст; к тому же
оно не находится в противоречии со специальными исследованиями периодов
человеческой жизни.
Самый интересный, яркий и содержательный – второй период. Вторая
половина, особенно конец его, характеризуется развитием у детей
«хорового начала», общественной жизни, уходом их в жизнь своей среды,
настойчивым обособлением от жизни и быта взрослых. Свои игры и свои
обычаи, свое право и своя общественность, свой фольклор и свой язык –
вот что обособляет детей в периоде «цветения и цветущей сложности» от
мира взрослых.
Обособленность лишний раз (и, может быть, с большей убедительностью)
подчеркивается стремлением детей к созданию языка, который давал бы
возможность полнее и в то же время неприметнее для взрослых осуществлять
планы, задачи и стремления, связанные с их общественной жизнью.
Этим задачам чаще всего отвечает какой-нибудь искусственный язык,
являющийся не только средством общения между членами языковой группы, но
и могущий служить целям сокрытия тайны от посторонних, непосвященных –
прежде всего от взрослых и уж во вторую очередь – от малышей.
Какие тайны детских сообществ или групп охраняются от взрослых и малышей
и почему?
Обладание тайным языком не всегда предполагает у носителей этого языка
наличие подлинно тайной организации.
Тайные сообщества, вполне оправдывающие такое название, встречаются в
детской среде довольно редко. К ним можно отнести организации, ставящие
себе «преступные» цели лишь время от времени и выполняющие их, так
сказать, междупрочим (кража из огородов, из конопляников), и с
полным основанием – более постоянные ассоциации малолетних преступников,
спаянных воровством как профессией.
В большей же части детские временные или постоянные ассоциации лишь с
известной долей условности могут называться тайными. Они окружаются
некоторой таинственностью из подражания образцам (разбойники, индейцы),
из необходимости обезопасить себя от насмешек взрослых и вообще людей,
чужих по настроениям и интересам, из стремления быть или казаться
интересными, необыкновенными, из желания «держать фасон» перед малышами,
возбуждая их восхищение и плохо скрываемую зависть.
И здесь сила потребности становится силой творчества. Нужда в непонятном
для непосвященных средстве общения через слово рождает тайные языки.
Различные виды и разновидности детских тайных языков распространены
довольно широко, особенно в городах и больших селах.
Степени их распространенности не вполне соответствует степень интереса к
ним и знакомства с ними. Правда, детский argot пользуется вниманием
новых беллетристов, авторов брошюр о беспризорных детях, но блатной
язык – не самый распространенный и далеко не единственный в обиходе
детских масс. О других детских языках (если не иметь в виду работу Д.К.
Зеленина об языке семинаристов) мы встречаем только упоминания и беглые
характеристики их.