Въ это время года цвѣты уже были рѣдки, однако ихъ нашлось достаточно, чтобы украсить всѣ ружья отряда, отправлявшагося на подкрѣпленіе, и батальонъ, увѣнчанный, подобно большому кладбищу, цвѣтами, нестройными рядами, со сворой мальчишекъ во главѣ, прошелъ черезъ весь городъ между двумя безмолвными рядами любопытныхъ.
Съ пѣснями, со слезами, со смѣхомъ, съ пьяными ссорами, съ раздирающими душу прощальными возгласами, размѣстились они по вагонамъ. Цѣлую ночь ѣхали они, при свѣтѣ тусклой свѣчи съѣли всѣ свои сардинки, опустошили фляжки и, наконецъ, усталые, нагорланившись досыта уснули, прислонившись другъ къ другу, склонивъ голову на плечо сосѣда, переплетясь ногами.
Утренній свѣтъ разбудилъ ихъ. Они высовывались изъ дверей вагоновъ и старались найти въ деревняхъ, откуда поднимался ранній утренній дымокъ, слѣды послѣднихъ сраженій. Они перекликались изъ вагона въ вагонъ.
— Какая тамъ война, нѣтъ даже ни одной разрушенной колокольни! — Затѣмъ дома ожили, дороги оживились, и посвѣжѣвшими голосами они выкрикивали любезности и бросали увядшіе цвѣты женщинамъ, которыя на платформахъ вокзаловъ ожидали маловѣроятнаго возвращенія своихъ уѣхавшихъ мужей. На остановкахъ они бѣгали въ уборныя и наполняли водою фляжки. И къ десяти часамъ, ошалѣлые и разбитые, они высадились, наконецъ, въ Борманѣ.
Часъ ушелъ на утренній завтракъ, состоявшій изъ супа, а затѣмъ они пошли по большой дорогѣ — безъ цвѣтовъ, не сопровождаемые ни сворой мальчишекъ, ни привѣтственными взмахами платковъ — и прибыли въ деревню, гдѣ находился на отдыхѣ вашъ полкъ, у самой линіи огня.
Тамъ было нѣчто вродѣ большой ярмарки, и усталое стадо новоприбывшихъ разбили на маленькія группы — по одной на роту, — затѣмъ каждому солдату наскоро указали его взводъ, его отдѣленіе, которые имъ пришлось разыскивать, какъ бездомнымъ бродягамъ, переходя отъ одной фермы къ другой, читая на каждой двери номера, крупно начертанные мѣломъ…..
Капралъ Бреваль, выходя изъ хлѣбопекарни, встрѣтилъ трехъ нашихъ, когда они плелись по улицѣ, сгибаясь подъ тяжестью слишкомъ переполненнаго мѣшка, въ которомъ задорно блестѣли новенькіе лагерные инструменты и принадлежности.
— Третья рота, пятое отдѣленіе? Капралъ — это я и есть. Идемте, мы стоимъ въ самомъ концѣ села.
Когда они вошли во дворъ, первый замѣтилъ ихъ кашеваръ Фуйяръ.
— Эй, ребята! вотъ оно подкрѣпленіе.
И, бросивъ у почернѣвшихъ камней своего деревенскаго очага охапку бумаги, которую онъ только-что вытащилъ изъ погреба, онъ сталъ разсматривать новыхъ товарищей.
— Тебя не надули, — наставительно сказалъ онъ Бревалю. — Для новичковъ они очень хороши.
Всѣ мы поднялись и съ любопытствомъ окружили трехъ растерянныхъ солдатъ. Молча смотрѣли они на насъ, и мы смотрѣли на нихъ. Они пришли изъ тыла, они пришли изъ городовъ. Наканунѣ еще они ходили по улицамъ, видѣли женщинъ, трамваи, магазины; вчера еще они жили какъ люди. И мы разсматривали ихъ съ восхищеніемъ, съ завистью, какъ путешественниковъ, явившихся изъ сказочныхъ странъ.
— Такъ какъ же, ребята, имъ тамъ и горя мало?
— А Парижъ, — спросилъ Веронъ, — чѣмъ они тамъ заняты, въ этомъ вертепѣ?
Они тоже оглядывали насъ, какъ будто попали къ дикарямъ. Все должно было удивлять ихъ при этой первой встрѣчѣ: наши опаленныя лица, наши причудливыя одѣянія: шапочка изъ поддѣльнаго котика старика Гамеля, грязный бѣлый платокъ, которымъ Фуйяръ повязывалъ себѣ шею, закорузлые отъ жира штаны Верона, пелерина Ланы изъ службы связи, который нашилъ каракулевый воротникъ на капюшонъ зуава, — каждый вырядился на свой ладъ. Толстякъ Буффіу нацѣпилъ металлическую дощечку, удостовѣряющую личность, въ своему кепи; маленькій Беленъ былъ въ драгунской каскѣ, надвинутой до ушей, а Брукъ, парень съ сѣвера Франціи, смастерилъ себѣ обмотки для ногъ изъ занавѣсовъ зеленаго репса.
Одинъ только Сюльфаръ изъ чувства собственнаго достоинства оставался въ сторонѣ, взгромоздившись на бочку, на которой онъ чистилъ картошку, — какую бы незначительную работу онъ ни совершалъ, видъ у него при этомъ былъ всегда величавый и занятой. Онъ почесалъ свою жесткую рыжую бороду и, небрежно обернувшись, взглянулъ съ дѣланнымъ равнодушіемъ на одного изъ трехъ новичковъ, угрюмаго молодого парня, не то безбородаго, не то бритаго, въ великолѣпномъ кепи, съ большимъ подсумкомъ изъ бѣлой кожи.
— Онъ совсѣмъ еще младенецъ въ своей новенькой каскеткѣ, — тихо усмѣхнулся Сюльфаръ.
Затѣмъ, когда тотъ опустилъ на землю свою сумку, онъ замѣтилъ подсумокъ. Тутъ онъ вспыхнулъ.
— Эй, землякъ! — закричалъ онъ, — это ты спеціально для окоповъ заказалъ себѣ такую охотничью сумку? Можетъ быть ты боялся, что боши тебя не замѣтятъ, — такъ ты лучше взялъ бы съ собой маленькій флагъ и сигнальный рожокъ.
Новичокъ выпрямился, задѣтый, наморщивъ маленькій упрямый лобъ. Но тотчасъ, смущенный насмѣшливымъ видомъ стараго солдата, отвернулся и покраснѣлъ. Рыжакъ удовольствовался этимъ лестнымъ успѣхомъ.
Онъ спустился съ своего трона и, чтобы показать, что онъ не собирается придираться къ товарищу, который ни въ чемъ не виноватъ, обрушился нападками на военное начальство, всѣ распоряженія котораго, по его мнѣнію, были продиктованы глупостью и очевиднымъ желаніемъ притѣснять солдата.
