В то славное весеннее утро, точнее – в начале мая сорок пятого года, Берлин имел красивый вид. Проснись в тот момент сумасшедший ефрейтор Адольф Гитлер, он перевернулся бы двадцать раз в могиле, узрев свою столицу.
Берлин пылал со всех сторон, любо-дорого было глядеть.
Уж если бывалый солдат, старый кузнец, а по совместительству пожарник – из Деражни, Авром Гинзбург говорит, что фашистское логово хорошо горело, – можете ему поверить на слово. Человек как-никак когда-то был старшим пожарником в Деражне и отлично разбирается в пожарах!
Да, что и говорить, в то знаменательное утро красиво выглядел Берлин.
Все вокруг грохотало, как во время извержения вулкана. Рушились под ударами бесчисленных пушек и минометов мрачные, прокопченные прусские здания. С неистовым ревом проносились штурмовики, бомбардировщики, обрушивая на головы нацистов свой смертоносный груз. Едкий дым окуривал имперскую канцелярию, рейхстаг. От могучих взрывов, как в лихорадке, тряслись на своих пьедесталах усатые, напыщенные бронзовые рыцари, разного пошиба канцлеры, фельдмаршалы, генералы. А по заваленным щебнем, известкой, битым кирпичом улицам и площадям третьего рейха, прижимаясь к обломкам стен, пробирались очумевшие от страха и ужаса, грязные, ободранные, насмерть перепуганные оберы, фельдфебели, ефрейторы, генералы – чистые и нечистые арийцы, полуарийцы и четвертьарийцы, сверхчеловеки с белыми тряпками в руках.
Представители «высшей расы», битые вояки, которые еще не так давно маршировали гусиным шагом по городам и селам Европы, горланили до хрипоты: «Хайль Гитлер!», «Дойчланд юбер аллее!», сея смерть, разруху, пожарища, оставляя после себя реки крови, могилы, жгли и убивали все, что было на их пути, сжигали в крематориях, умертвляли в газовых камерах, в лагерях смерти миллионы ни в чем не повинных людей, женщин, детей, стариков – теперь эти ничтожные, грязные, обезумевшие чудовища выползали из подвалов, канализационных труб, полузатопленных станций метро и, дрожа от страха, неистово скулили: «Гитлер капут! Капитуляция!»
В своих убежищах, грязных конурах они срывали с себя мундиры, кресты, побрякушки, ежились, сгибались в три погибели, плакали, умоляли пощадить их, поскорее взять их в плен – они сдаются, капитулируют. Они, мол, уже все поняли, внукам и правнукам внушат никогда не лезть с оружием на Россию. Никогда! Это погибель!..
Омерзительные, сопливые, жалкие, они рыдали, строили дикие гримасы, стараясь вызвать к себе сострадание, умоляли помиловать их заради их детей, жен, стариков, пресмыкались, готовы были ползать перед русскими воинами на коленях, целовать их ноги, лишь бы те сжалились над ними, не делали того с ними, что эти «арийцы» творили с женами, детьми, стариками этих запыленных, смертельно уставших, но сияющих от счастья победы бойцов.
А вокруг не умолкал гром орудий.
В небе, над головой, казалось, тесно было самолетам.
Города уже почти не было видно – город захлебывался в дыму пожарищ, в пыли развалин.
Долгожданный час расплаты настал.
Да, поистине красиво пылало вражеское логово.
Наш старый солдат из Деражни немало пожаров на своем веку потушил. И он испытывал огромную радость, спасая горящие дома. В те далекие годы сердце сжималось от боли и горечи, глядя на горящие домишки, а вот теперь он испытывал какое-то чувство утешения, глядя, как горит вражеское логово. «Сами проклятые заварили страшную кашу, – размышлял солдат, – вот и пришлось расхлебывать. И поделом!»
Да, очень хорошо горит.
В этих делах он хорошо разбирается. Можете ему поверить. Человек когда-то был неплохим пожарником, говорят, в Деражне и в этом деле понимает толк.
Деражня. Станция Деражня.
Может, слыхали о таком городишке или когда-нибудь пришлось там побывать?
Если не доводилось побывать там – можете не расстраиваться, не сожалеть. Не берите это близко к сердцу. Не может ведь в самом деле человек всюду бывать и все знать. Собственно, ничего не потеряли, если не побывали в Деражне. В списке знаменитых Деражня, Кажется, не значится. На географических картах она, должно быть, и вовсе не видна. Городишко ничем не примечательный. А вот в душе у нашего кузнеца Гинзбурга Деражня занимает огромное место!
Здесь он родился и вырос, здесь прошла большая часть его жизни. Тут жили и трудились в поте лица его деды и прадеды, знаменитые на всю округу кузнецы и весельчаки. И солдат может поклясться, что он не отдал бы ни одной улочки, ни одного тупика Деражни за весь этот Берлин, хотя тут есть и большие улицы и площади, штрассе и еще черт знает что, какое-то метро и прочая чертовщина.
Нет, ни за какие коврижки, ни за какие блага он не променял бы Деражню на этот сумасбродный город с его дымом и пламенем, памятниками и огромными казармами, домами – казематами.
О Деражне покамест ни один человек на свете худого слова не скажет, а вот на этот город столько проклятий посыпалось, что вряд ли даже через сто лет этот Берлин, который справедливо люди назвали фашистским логовом, услышит о себе доброе слово.
Старый солдат что-то не припомнит, чтобы маленькая Деражня когда-либо на кого-то шла войной, кого-нибудь притесняла, убивала, грабила. А Берлин это делал. И сколько раз!
