Первым в калитку инспекторского двора пошел Акимка. Так и сказал, мол, давайте, ребята, я первым пойду, чего там. Оно и понятно — у Акимки батя известный в мегаполисе ведун. Ясно, что батя Акимку сызмальства брал на местность и вышколил на пять баллов, да и Инспектор такого заваливать не станет. Акимка ушел, а мы, помолясь, стали тянуть щепу, кому идти вторым. Выпало Ингриду. Стали тянуть снова — короткая щепа выпала мне.
Я вздохнул и отошел в сторонку. Думал постоять в одиночестве, подготовиться. Да только как тут еще подготовишься, три месяца готовились. Так просто стоял, смотрел на выбеленные хатки, огороды, на стадо саранчи, лениво щипавшее травку в канаве вдоль улицы. Все как на подбор откормленные, брюхастые, с икрой — небось инспекторские, не иначе. Одна ленивая зверюга подошла ко мне и начала внаглую обнюхивать сапоги всеми своими усиками, уже примериваясь клюнуть. Я оглянулся на инспекторский дом — никто не видит? — и втихаря пнул ее сапогом в зеленые пластины бронированной хари. Обиженно заскрежетав на всю улицу, тварь вприпрыжку поскакала к стаду. Стадо тоже взволновалось, захлопало подрезанными крыльями.
В этот момент дверь инспекторского дома распахнулась, и я уж думал, мне конец. Выйдет сейчас Инспектор, заорет, мол, какой тут паскудец мою саранчу гоняет? Но это всего лишь вышел Акимка. Он сдавал знаки совсем недолго. Вышел радостный, помахал нам рукой через плетень и отправился на задний двор — сдавать площадку, скрытую от посторонних глаз кактусовой грядой. Какая уж там площадка у Инспекторов — этого никто не знал, даже Акимка.
Неразговорчивый Ингрид поднялся с корточек и отправился в дом. Я тоже подобрался и подошел поближе к калитке. Наставник наш божился, что та площадка, на которой мы занимались, в точности такая же, как у Инспектора. Но кто там знает, чего Инспектор придумает перед экзаменом?
Я оглянулся на наших: кто зубрил знаки, кто вполголоса распевал древнее заклинание майя, кто отрабатывал прыжки для площадки — будто не этим занимались три месяца во дворе Наставника.
— Мох — к югу… — бубнил Нефёдор, закатив глаза. — Стрекоза низко — к дождю… Просыпать соль — к ссоре… Кактус зацвел на Первомай — репа кислой уродится…
— Эй! — окликнули Нефёдора. — Стрекоза низко к дождю — только днем или в полнолуние!
— Ох, мать! — Нефёдор стукнул себя по лбу. — Конечно, днем или в полнолуние. В ущербную луну низкая стрекоза — битым быть!
Я это знал. Тем временем дверь распахнулась, вышел Ингрид.
— Ну?!! — закричали мы хором.
Ингрид всегда казался угрюмым, так что было не понять сразу. Ничего нам не ответив, он спустился с крыльца и пошел к калитке, а не в глубь двора, где площадка.
— Не сдал… — буркнул Ингрид, выйдя к нам на улицу. — Поклонился высоко, он меня выгнал…
— За поклон?! — изумился я. — Во режет…
— Не за поклон, — поморщился Ингрид и досадливо махнул рукой. — Выгнал в сени по второму разу зайти, а я в зеркало забыл посмотреть…
— Ах вон за что… — У меня отлегло от сердца. — В зеркала-то, конечно, смотреть надо…
— Хорош болтать! — зашипели на меня со всех сторон. — Иди уже, иди, не зли Инспектора!
И я пошел к калитке. Взялся за ручку, на миг закрыл глаза и прошептал молитву: «Господи наш, Спаситель, единый в трех, Эллибраун, Переводсанглийского и Татьянасмирнова, ниспошли мне удачу!» А затем решительно распахнул плетеную калитку, взбежал на инспекторское крыльцо и уставился на дверную табличку.
«Инспектор — три звонка, Инспекторша — два звонка, дети и секретарши — один звонок».
Я аккуратно потянул за веревку колокольчика — так, чтоб, не дай Господь, не прозвонил более одного раза.
Тут же дверь распахнулась, и я увидел в сенях дородную тетку в кокошнике.
— Вы пришли в дом Инспектора, нам очень дорог ваш визит, — лениво прошамкала тетка слова этикета. — Как вас представить?
— Представьте, что пришел Мигель-пастух, сын Марии, для сдачи экзамена по вождению, — заученно отчеканил я.
— Что-то больно молод, а туда же, в ведуны, — проворчала зловредная тетка, осматривая меня. — Двадцать один-то есть?
— Весною стукнуло… — Я потупился. — Мне семью кормить надо, мать у меня и два брата мелких…
— Ну, входи уж тогда, не топчись в дверях… — Тетка посторонилась и крикнула в комнаты: — Мигель-пастух, сын Марии! — и тут же наябедничала: — В двери мешкался, открытою держал долго, злых сквозняков радиоактивных напустил, поди, в хату…
«Вот ведь подлюга!» — опешил я, но ничего не сказал, только сжал челюсти.
