Вагон был опломбирован, сопроводительные документы в полном порядке. И все же в нем не хватало четырех ящиков импортных сигарет. Трое мужчин из приемной комиссии снова и снова пересчитывали прибывший товар и обменивались неприятными репликами. Считай – не считай, ящиков не хватало.
– Богданов! – крикнул пожилой мужчина невысокого роста, показываясь в проеме вагона. – Ничего не поделаешь, двенадцать. Нужно переговорить с Варной, другого выхода не вижу.
Николай Богданов, товаровед внешнеторговой организации, оказался рано облысевшим мужчиной с бледным, гладко выбритым лицом. На нем были очки с толстыми стеклами в роговой оправе. Есть такие люди, весь вид которых говорит о том, что они многие годы провели над колонками цифр. Одним из них был и Богданов. Он стоял перед вагоном, поставив портфель у своих ног, и листал сопроводительные документы на вагон, накладные. Лучи утреннего декабрьского солнца преломлялись в замерзших лужицах вдоль железнодорожной линии, отбрасывали красноватый отблеск от окон однообразных панельных домов, симметрично расставленных напротив товарной станции.
– О чем тут говорить, Ганчев? Не могу я принять этот вагон и все! – сказал Богданов и зябко поежился. На нем было тонкое потертое пальто.
– Не можешь принять, а? А простои кто оплатит, может, твоя бабушка? – раздался голос третьего мужчины. Это был молодой человек в форме железнодорожника.
– Меня это не интересует! – повысил голос Богданов. – В тот раз мы покрыли недостачу, но сейчас – дудки! Сто коробок по два пятьдесят – двести пятьдесят, умножить на четыре – тысяча левов, шутка ли!
„Тот раз" был случай в октябре, когда в подобном вагоне, загруженном по всем правилам, не оказалось одного ящика. Тогда они втроем – впрочем, железнодорожник был другой, – составили протокол и этот протокол, хоть и с превеликими неприятностями, был подписан генеральным директором. Материальные потери потонули в каком-то параграфе. Теперь же Богданов и слышать не хотел об убытках. Однако железнодорожник настаивал на своем:
– Если не будете разгружать, я загоню его в тупик, назавтра половины не досчитаетесь!
Низкорослый спрыгнул с вагона.
– Но это же настоящая кража, – сказал он, подходя к Богданову. – Я тоже считаю, что нужно вызвать милицию. Вагон загружен как положено, перед комиссией? Перед комиссией. Опломбирован? Опломбирован. Не хватает четырех ящиков? Значит украдены. Позвоним в Варну, как бы не вышло ошибки, и вызовем человека из транспортной милиции! Согласен?
Богданов пожал плечами.
Следователь из транспортной милиции прибыл почти сразу. Это был молодой кареглазый мужчина с открытым интеллигентным лицом. На нем была теплая куртка-канадка, под мышкой он держал „дипломат". Ганчев показывал ему дорогу. Богданов и железнодорожник, уже успокоившись, топтались перед вагоном, чтобы не замерзнуть, курили и разговаривали.
Богданов как самый старший в приемной группе объяснил, каково положение и добавил, что „организация-отгрузчик несет полную ответственность за целость и сохранность груза". При слове „сохранность" Ганчев поморщился, как от зубной боли, следователь слегка усмехнулся, а железнодорожник вообще не реагировал.
– Прошу товарища следователя предпринять необходимое! – завершил Богданов.
Наступило короткое молчание. Следователь – по фамилии Минковский – подошел к вагону, заглянул внутрь, не поднимаясь по ступеням, и вернулся.
– Пересчитаю и я, но потом! А пока будем надеяться, что вы сосчитали точно! Дайте документы!
Богданов подал.
– Кто распломбировал?
– Я, но мы были все вместе! – ответил Богданов. – Верно я говорю? – повернулся он к остальным.
– Спрашивать предоставьте мне! – улыбнулся снова Минковский. – Ясно. Вы вскрыли вагон, все пересчитали. Чем вскрыли пломбу и где она?
– Вон там висит! – кивнул железнодорожник на дверь вагона. – Вот этой отверткой вскрыли пломбу.
И он достал из кармана шинели большую отвертку с красной ручкой.
Минковский открыл „дипломат" и положил в него отвертку. Потом приступил к осмотру двери, оглядел дужки и простенькую задвижку, снял пломбу вместе с большой, мягко гнущейся проволокой и тоже положил в чемоданчик. Затем прошел мимо вагона, время от времени постукивая по обшивке, потом наклонился и осмотрел его снизу. Трое мужчин шли за ним, с любопытством следя за каждым его движением.
Закончив осмотр внизу, Минковский поднялся по лестнице и оглядел крышу вагона.
– Да нет! – крикнул ему железнодорожник. – Эти вагоны я хорошо знаю, их только пушкой прошибешь. Единственно через дверь могло быть!
Минковский похлопал руками, стряхивая с них пыль.
– Вы все пересчитывали? – спросил он.
– Все, – подтвердил Богданов.
– Значит, все и входили в вагон! – констатировал Минковский. – Сейчас, товарищи, и я пересчитаю, потом запрем и опечатаем вагон, а вы пойдете со мной! Нужно будет сделать кое-какие исследования.
Драгиев любил эти минуты после обеденного перерыва, когда в лаборатории с двумя микроскопами и другими зачехленными приборами, стоящими на пристенных столах с лампами на длинных штативах, было тихо и спокойно, только холодильник время от времени мурлыкал в углу, словно сонная кошка. Нервные утренние совещания, телефонные разговоры, сдача экспертиз и вся предобеденная суета были позади. Теперь можно было заложить новые пробы, внимательно прочитать сопроводительные письма и немного подумать в спокойной обстановке.