Катерина Муравьева
Dead Can Dance
Но все всегда возвращается на круги своя. И вот мы опять едем.
Мы часто так ездим, почти каждый день, наверное, мне надо бы привыкнуть. Но сегодня что-то уж больно темно, и луна какая-то... слишком яркая, уж слишком большая. И фонари странно светят, и вообще не светят через один. Длинные, темные, почти живые тени от кустов и деревьев как будто нарочно выскакивают из темноты прямо под колеса. Я шарахаюсь от них, рефлекторно давлю ногами в пол, как будто ищу там педаль тормоза.
-- Что ты такая нервная? С утра. Я тебя не узнаю
Нервная. Зато ты спокоен. Уж больно спокоен. Даже странно.
-- А чего мы в тишине едем?
-- Кассету в сумке забыл
-- Достать?
-- Как хочешь
-- А как ты хочешь?
-- Мне нормально
Ему всегда нормально. От него никогда ничего не добьешься. Можно даже не тратить слов. Он не отвечает на вопросы, никак не реагирует ни на тонкие, ни на прозрачные намеки.
-- Ну, тогда и мне хорошо
Иногда утомляет биться головой об стену
-- Не груби. Плохо кончится
Вот опять. Молчу. Дорога все извилистей. Фонари все реже. Ночь все темней.
-- Сколько раз еще нужно будет съездить?
-- Сколько нужно
-- Мне надоело мотаться каждую ночь неизвестно куда неизвестно зачем
-- Надо, значит едем. Помалкивай, с мыслей сбиваешь
...
-- Не гони
-- Торопимся
-- Мы выехали во время
-- Не ной.
Меня никогда не волновало, что могут сказать люди. Мне действительно было абсолютно все равно, что они думают обо мне или о нем. Меня нервировало, что я его не понимаю. Смущала его независимая, резкая, чуть жестокая уверенность в себе. Удивляло отношение к людям -- детей младше себя он просто не подпускал, как класс. К взрослым относился с надменным равнодушием, уважительно и отстраненно. Никогда не считался со словами отца, а после его гибели вообще решил, что остался главой семьи. Меня терпел, наверное, по-своему любил, но никогда не считал равноправным партнером. Дарил подарки, холил и лелеял, но не слушал и не слышал, не посвящал в свои планы и только таскал с собой, как собачку на привязи. Откуда столько самостоятельности? Он совсем не похож на ребенка
Мы ехали быстрей, чем обычно, вдруг он резко затормозил, и крутанул руль так, что нас завертело по мокрой от росы дороге. Мы свернули на какую-то просеку градусов на 90, и я ударилась о боковое стекло. По виску потекла тонкая теплая струйка. Не снижая скорости, он уже почти несся по неровной проселочной дороге, в темноту, в неизвестность.
-- Куда?
-- Новая дорога
У меня сердце екнуло -- чего это? С какой такой стати? Вдруг? Что-то мне подсказывало, добром это не кончится.
-- Зачем?
-- Надо. Тебе понравится
Ненавижу, когда он такой. Ведь знает, прекрасно знает, что я не люблю резких движений и быстрых скоростей. Мне не нравилось нестись, сломя голову, да еще и по новой дороге. Только он знает, куда она ведет, и как оттуда потом возвращаться.
Я опять уперлась ногами в пол, рукой в панель, чтобы не удариться еще раз. Мне вдруг стало холодно, меня колотило от страха, а он несся, как он обычно везде торопится успеть.
-- Что с тобой? Тебе плохо?
Как будто тебя волнует.
-- Мне холодно. Не гони, пожалуйста. Куда ты все время спешишь? Я за тобой не успеваю. К чему? У нас вся ночь впереди.
Он резко затормозил. Положил обе руки на руль и уставился в темноту перед машиной.
Я огляделась. Первый раз в этом месте. Лес, сплошной лес вокруг. Темнота. Духота. Тишина, аж в ушах звенит. Он молчит. Не мигая, смотрит вперед. Мне сбоку показалось, что цвет его глаз чуть изменился. Посветлел.
-- Чего ты боишься? -- тихо спросил он, не оборачиваясь
-- Ничего, пока ты со мной
-- Ты боишься. Я слышу. Я чувствую. Я тебя не понимаю, ничего страшного не происходит.
-- Для тебя...
-- А для тебя? Ты меня боишься?
-- Я не привыкла. Все так резко изменилось. Я была не готова. Когда отец...
-- ХВАТИТ!
Он вскрикнул так резко и пронзительно, что я вздрогнула, и посмотрела на него. Мурашки пробежали по моей спине. Холодный взгляд почти белых глаз как будто резал меня тонким лезвием хирургического скальпеля.
-- Ты хотел услышать мое мнение, или разговаривал сам с собой?
Я испугалась. Пыталась выглядеть спокойно, но внутри все тряслось.
-- Отца не трогай. Отец здесь не причем. Отца больше нет. Забудь. Все изменилось. Теперь я тебе заместо отца!
-- Да что же ты такое говоришь?!
-- Говорю, все теперь по-другому. Привыкай. Ты все равно ничего не изменишь. Я знаю, что я сильнее, и ты все равно сделаешь, как я скажу.
-- И не потому, что ты сильнее...
-- Интересно, почему же? Уж не от большой ли кристально чистой материнской любви?
Он уселся поудобнее, в пол оборота ко мне, и злая усмешка скользнула по его губам. Глаза остались холодными
-- Не ерничай. Ты знаешь, что я тебя люблю
-- Знаю
-- Милый, давай не будем ссориться. Делай, как хочешь, я согласна. Только не злись. Сменим тему? Куда ты меня везешь?
-- Этой дороги ты не знаешь. Я же говорю, все изменилось. Больше никогда не будет, как раньше
И он опять уставился немигающим взглядом впереди себя. Мы молчали. Каждый думал о своем. Я думала, как сильно он изменился. Я не замечала его резкого голоса, колючего, холодного взгляда. Я любила его и боялась. Новое ощущение. Интересно, о чем думает он?