Алексей Александрович Ерохин был личностью знаменательной. Также личностями с большой буквы были его отец, дед и прадед. То есть у них это было фамильное. Всю свою жизнь они, начиная еще со временем царской России, посвящали науке, а именно математике. А их жены посвящали свою жизнь мужьям, почетно занимая вторые роли. Детей в сем научном роду никто не спрашивал, кем они видят себя в дальнейшем, чем хотят заниматься. В семье царила ее величество математика, и можно было посвятить себя только ей – или сгинуть в никуда. Например, Алексей Александрович не только являлся известным ученым, но еще и руководил кафедрой прикладной математики в одном из самых престижных вузов столицы, то есть подготавливал будущее науки.
Жена его Клавдия Васильевна, что называется, содержала дом и успевала все. Конечно, она готовила пищу, причем с полной самоотдачей. Каждый день в рационе семьи Ерохиных было первое, второе (обязательно с мясом или рыбой) и компот. Трехкомнатная квартира блистала чистотой, и все здесь находилось в идеальном порядке. Антиквариат, коего имелось очень много, протирался от пыли, столовое серебро полировалось, а хрустальная люстра, особая гордость, разбиралась и мылась раз в три месяца, чтобы и дальше блестеть и привлекать восторженные взгляды гостей. А к праздникам люстра, купленная главой семьи в Чехии во время туристической поездки от коммунистической партии Советского Союза на гонорар от Академии наук, мылась в обязательном порядке.
Младший сын Ерохиных Витольд часто вспоминал картинку из своего детства. Он заходит в просторную кухню-столовую, где на большом круглом столе, стоящем по центру, домработница семьи, молодая и веселая дивчина Вероника, моет в огромном тазу разобранную люстру – хрусталик за хрусталиком, подвесочку за подвесочкой. Пенный раствор блестит радужными пузырями, которые периодически отрываются от общей массы и красиво улетают в пространство, в раскрытое окно. А некоторые лопаются, и их брызги щекочут нос. Сами хрустальные детальки лежат везде – на полу, на полках кухонных шкафов, на подоконниках. Некоторые из них уже вымыты, другие еще нет, но все они переливаются, словно сказочные медузы, выловленные из фантастического моря. Солнечные лучи многократно отражаются в хрустальных подвесках и скачут солнечными зайчиками по стенам и потолку кухни, создавая ощущение еще большей нереальности происходящего. Столовая уже не была просто комнатой, где люди принимают пищу, превращалась в волшебную, радужную шкатулку. Витольд всегда появлялся в разгар захватывающего действа, садился на табуретку и мог наблюдать за ним часами.
Вероника улыбалась.
– Нравится?
– Очень!
– А вот твой брат никогда не восторгается. Наверное, ты очень тонко чувствуешь красоту.
– Это похоже на цирк, а я люблю цирк, – пояснял мальчик.
– Я тоже люблю цирк, – радовалась домработница.
Но жена академика прогоняла младшего сына тряпкой, прикрикивая:
– Хватит говорить всякую чушь! Слово «цирк» в нашем научном доме звучит как ругательство. Тебе, Витольд, пора бы уж заканчивать с созерцанием, самое время заняться математикой. А то я тебе устрою цирк! Бери пример со своего серьезного брата.
В семье Ерохиных росло два сына. Старший, Владислав, не доставлял родителям никаких проблем. Он был всегда собран и послушен, этакий отличник до мозга костей. Такой ребенок и должен расти в профессорской семье. Внешность у него тоже была соответствующая – худой, бледный, с длинными тонкими пальцами, нервным кончиком носа и в очках. Короче, «ботаник» по жизни, полностью ушедший в математику, как отец.
А вот Витольд, бывший на три года младше, вызывал у родителей серьезное беспокойство. Он с детства тянулся совершенно к другому. Его интересовали кино, театр, цирк, книги. Но самое страшное – Витольд был абсолютно равнодушен к математике. Ведь это просто катастрофа, что сын всемирно известного ученого не интересуется королевой наук! Как только не пытались заставить его увлечься математикой и привить любовь к данному предмету… Родители не хотели понимать, что в результате настоящая катастрофа творилась именно в душе самого ребенка, для которого решение задач было сродни средневековым пыткам. Чтобы вытянуть Витольда на «отлично», с ним каждый день занимался репетитор, вдалбливая ему в голову всякие цифры и уравнения.
А мать все время кричала:
– Не смей позорить отца! Как ты можешь так легкомысленно относиться к делу его жизни?!
Витольду же было невдомек, чем он мог позорить отца, которого любил. О склонностях сына и о его способностях к языкам Клавдия Васильевна даже слышать не хотела, ведь установка в их семье была одна, причем не имевшая никакого отношения к литературе, истории, иностранным языкам.
Кроме того, по характеру Витольд был совсем не таким, как брат. Мальчик был упрям, дерзок, любил спорт, часто дрался, сбегал с уроков, за что попадал под «домашний арест». Да, да, его часто наказывали, но все это не приносило тех результатов, которых добивались родители.
Сам академик не занимался детьми, поскольку был слишком занят. Периодически, по праздникам, он просматривал дневники сыновей, и его взгляд задерживался на страницах младшего с длинными и животрепещущими замечаниями. После чего Алексей Александрович выразительно глядел на жену, которая под взором супруга как бы уменьшалась в размерах и бледнела, а затем молча уходил к себе в кабинет. Клавдия Васильевна понимала: муж свою работу выполнял, колеся по всему миру с лекциями и выступая на конференциях, и очень достойно содержал свою семью, а вот она, похоже, со своими обязанностями не справлялась. Все это легко читалось в глазах ученого и грозило тем, что женщина могла впасть в немилость у мужа и не видеть его аж несколько недель. (Кстати, спрашивать его по возвращении, где он был, было нельзя.) И Клавдия Васильевна с особым остервенением бралась за воспитание младшего сына. А тот не поддавался никакому воспитанию. И однажды чуть даже не произошла трагедия. Витольд был звездой школьного театрального кружка, но мать, зная, что это будет самым страшным наказанием для него, запретила ему туда ходить за «тройку» по математике. Тогда мальчик выбросился из окна. К счастью, падение закончилось всего парой переломов и нетяжелым сотрясением мозга. От отца факт такого протеста отпрыска скрыли, боясь реакции ученого. Честно говоря, скрыли и от всех прочих, потому что за доведение ребенка до такого поступка родителей могли «пожурить» в партии, а самого ребенка положить в психиатрическую клинику. Короче, было объявлено, что мальчик покалечился случайно. Зато после этого мама уже не рисковала запрещать ему посещать театральный кружок.
