Руфь Коннелли с детства боялась воды.
Однажды ребенком она стояла на берегу моря, утопая ступнями в пене прибоя, и вдруг все ее существо объял ужас, слепящий и острый, как лезвие ножа.
Вцепившись в руки матери и отца, она со страхом смотрела на волны. Они откатывались от ее ног и вновь надвигались с чудовищной неумолимостью. Переливающиеся на солнце морщины. Бриллиантовые пальцы, зазывно манящие…
Напуганная, она попятилась от воды, но родители тянули ее вперед. «Ну же, не бойся! Это не страшно!» Руфь не верила и пыталась высвободить руки, но отец с матерью крепко ее держали. «Это же море, — убеждали они дочь веселыми, звонкими голосами. — Пойдем, лапочка, не бойся».
Под ступнями перекатывалась галька. Скользкая. Холодная. Дно ушло из-под ног. Она споткнулась и упала. «Мама! Папа!» Откуда-то сверху донесся их смех. Она попыталась подняться, но ее накрыла волна — прозрачная, зеленая, тяжелая. «Папа!» Она опять закричала, и море снова захлестнуло ее, сбило с ног. Захлебываясь, задыхаясь, она цеплялась за ускользающую сквозь пальцы зеленую воду.
Руфь и теперь еще помнила, как соль жалила глаза и обжигала горло. То свое паническое состояние она не забудет никогда. Ведь она, маленький ребенок, неожиданно и преждевременно оказалась на пороге взрослости, испытала то, о чем пока не должна была бы даже подозревать. Близость смерти. Забвение. Небытие.
«Ты была под водой всего секунду», — успокаивал ее отец, прижимая к груди.
Та секунда длилась целую вечность. Всю жизнь она боялась моря. Всю жизнь она была уверена, что ей суждено утонуть.
Стоя на мысе Калеба, невысоком обрыве, которым оканчивались их владения, Руфь смотрела на место, где случилось то незабываемое происшествие. За скатившимися с обрыва валунами лежала крошечная полоска песка, вернее, мелкого галечника. Берег как берег. Совсем не грозный. Но с того далекого дня страх перед морем не покидал ее. Она знала: при первой же возможности оно погубит ее. И тем не менее она любила этот уголок. Рокот волн, сладковато-соленый воздух, колышущаяся трава дарили ей успокоение. Сюда она часто приходила девчонкой. Сюда она продолжала приходить и став взрослой женщиной — женой и матерью.
Направо и налево вдоль берега до самого горизонта тянулись перелески. Местами деревья подступали прямо к усеянному камнями узкому пляжу. Кое-где сквозь зеленые кроны виднелись крытые гонтом крыши летних коттеджей. Вдалеке, в открытом море, словно черепаший панцирь, вздымался из воды серый гранитный горб острова Бертлеми. Завтра они, как всегда вчетвером, поплывут туда отмечать день рождения Уилла. Ему исполняется четырнадцать лет.
Она опустилась на землю, прямо на колючие листики ястребинки. У нее за спиной поднималась каменная глыба с дождевой промоиной посередине. В промоине пушился ягель, пестрели астры и голубые цветочки касатика. Руфь прислонилась к камню и закрыла глаза, с улыбкой вспоминая, как Джози когда-то думала, будто в этой чаше разбили сад эльфы. Она вздохнула. До чего же здесь спокойно. Ни споров. Ни ругани. Ни нервотрепки. Может, стоит попросить кого-нибудь из местных сколотить у валуна скамейку?
Каждый раз, когда они приезжали из Бостона в Мэн, у нее возникало искушение перебраться сюда навсегда. Пол работал неподалеку, в Колледже Боудена; здесь, конечно же, он быстрее допишет свою книгу. Дети, безусловно, будут в восторге. Она наверняка сумеет найти работу в какой-нибудь юридической фирме Портленда, но так не хочется начинать все сначала, когда ценой упорного труда уже достигнуты определенные успехи в другой компании.
Руфь устремила взор на китообразный силуэт острова Маунт-Дезерт, вырисовывающийся далеко на горизонте. На воде белели треугольники парусов — небольшие яхты направлялись в открытое море от причала в Хартсфилде. На одной из них шли ее дети. Интересно, видят они ее? Руфь на всякий случай помахала им рукой.
За ее спиной, выше по склону, начинался хвойный лес. Ели, сосны, пихты, тсуга. Насыщенный смолой горячий воздух всегда вызывал воспоминания о тех летних деньках, когда она еще не имела адвокатской практики и была только матерью. Пикники под сенью деревьев. Игры в прятки. Купание в пруду. Время пролетело быстро, и в прошлом остались щебечущие голоса ее детей, их безоговорочная любовь и доверие, сосновые иголки под ступнями, вкус пирожков с яблоками и свежих шоколадных пирожных. Тогда она была счастлива. Дети были смыслом ее жизни, ее вселенной. Вихрастый веснушчатый Уилл, улыбчивая Джози с аккуратными косичками. Часто в приливе нежности она прижимала к себе детей и, зарываясь губами в их волосы, источавшие ореховый аромат, бормотала: «Я люблю вас. Как же я люблю вас». Они с визгом вырывались из ее объятий, говоря, что тоже ее любят. И всегда будут любить.
Уилл с тех пор мало изменился, но Джози, подрастая, становилась замкнутой, все больше отдаляясь от родителей. Руфь понимала, что это естественный процесс: ее дочь взрослела. И все же с враждебностью Джози мириться было трудно.
