Откуда у вас вражды и распри? Не отсюда ли, от вожделений ваших, воюющих в членах ваших?
Желаете — и не имеете; убиваете и завидуете — и не можете достигнуть; препираетесь и враждуете — и не имеете, потому что не просите; просите — и не получаете, потому что просите не на добро, а для того, чтобы употребить для ваших вожделений…
Соборное послание св. апостола Иакова
Глава 4, ст. 1–3
Итак, начинается песня о ветре,
О ветре, обутом в солдатские гетры,
О гетрах, идущих дорогой войны,
О войнах, которым стихи не нужны.
Владимир Луговской
Imperare sibi maximum imperium est
Сенека
Красногорский район Московской области, 5 апреля 2002 года
— Воруют все! Но попадаются — только дураки!
— Но, Анатолий Николаевич, кто ж знал? Я думал…
— Плохо думал! Вернее — совсем не думал! Решил, что умнее других! Что тесть твою задницу прикроет — в случае чего! А другие — не дурней тебя, и тесть тебе — не в дырке затычка!
— Анатолий Николаевич…
— Что — Анатолий Николаевич?! Спасите-помогите? Воровать мы уже умеем, а отвечать — пущай дядя отвечает? Пусть тесть свою голову подставляет — а мы чистенькими выскочим? Так, что ли? Так ты думал, когда этот акт выполненных работ подписывал? Идиота кусок…. Это ж надо! Такая сумма — да единым актом! Ну кто, кто тебе поверит, что такие деньги вот просто так за два месяца в землю закопали? Да любая комиссия в два счёта всю твою панаму раскроет — уже раскрыла!
— Но я ж планировал поделиться…
— Планировал? Так что ж не поделился? Да ты авансом должен был половину запланированного к грабежу принести! Авансом! Да ещё час кланяться, чтобы взяли! А ты?
— Ну вы же знаете, федеральный трансферт…
— Масферт! Кому это интересно?! Кому, я тебя спрашиваю!?
В залитом весенним солнцем холле, обставленном лёгкой изящной мебелью, повисла нервная тишина. Молодой мужчина в светлом, итальянского стиля, костюме, сидевший на краешке легкомысленного светлокожего диванчика, пригорюнившись, уставился в стеклянный, на изящных кованых ножках, столик, изредка бросая боязливые взгляды на пожилого грузного дядьку в крепко ношеном спортивном костюме, нервно ходящего вдоль огромного, во всю стену, окна.
В тягостном молчании прошло минут пять. Затем пожилой, тяжело вздохнув, подошёл к столику и сел на тонконогий стульчик, издавший при этом едва слышный всхлип.
— Вот что я тебе скажу, Игорёк. Ситуация — крайняя, здесь я уже ничего сделать не смогу. Слишком далеко дело зашло, слишком много народу о твоём косяке в курсе. Даже если ты сейчас все полтора миллиарда этих раздашь — не факт, что не найдется ретивый карьерист, какой на этом деле захочет фишку срубить. Мне теперь идти к прокурорским за тебя подписываться — нет резона: и сам сгорю синим пламенем, и тебе ничем не помогу.
Молодой мужчина тревожно спросил:
— Так что ж делать?
Пожилой развёл руками и саркастически произнёс:
— Тебе — уже ничего. Всё, что можно — ты уже сделал без меня. — Затем, помолчав, добавил уже чуть мягче. — У тебя сейчас выхода два — или ты дожидаешься понедельника и идёшь с повинной в прокуратуру — дескать, бес попутал, готов понести суровое наказание — или, не откладывая дела в долгий ящик, собираешь манатки и дуешь туда, куда уворованное отправил — причём не позднее, чем сегодня вечером.
Молодой криво ухмыльнулся.
— А толку? Прокуратура всё одно выдаст ордер на арест, потом — выпишет требование на экстрадицию, и отправит его по месту моего пребывания — хоть скрывайся я в каком-нибудь Гондурасе — и всё одно я в прокуратуре окажусь, только на пару месяцев позже…. Только побегаю зазря! Тикать сейчас — только оттягивать неизбежное…
Пожилой неопределенно хмыкнул, встал, подошёл к окну, приоткрыл его — и, вдохнув всей грудью шальной весенний воздух, напоенный ярким солнцем и серебристыми отблесками весело сверкающей капели, покачал головой.
— Не кажи гоп!
Молодой заёрзал на своём диванчике.
— В смысле?
— Не спеши, говорю, себя хоронить. Ты, конечно, дров наломал кучу, но Ленка моя — твоя законная жена, опять же, Толик с Маринкой…. В общем, не хочу я дочь вдовой соломенной делать, а внуков — сиротами при живом отце.
Молодой пожал плечами.
— Так а что здесь можно сделать?
Тот, которого он называл Анатолием Николаевичем — хмыкнул.
— Всё можно. Если осторожно.
— Анатолий Николаевич, ну не тяните ж вы кота за хвост!
Пожилой вздохнул.
— Вот потому ты и погорел, что шибко торопливый, спешишь вечно, как голый в баню…. У тебя счета номерные, конечно?
Молодой молча кивнул.
— Ну, вот и хорошо, пока здесь будут бумаги на свет смотреть да разные страшные постановления выписывать — у тебя будет дней пять-шесть, чтобы в Цюрих смотаться и оформить всё толком.
Молодой снова кивнул.
— Положим, да. А дальше? Перейти на нелегальное положение? В Европе это трудноватенько…
Грузный дядька махнул пренебрежительно рукой.
— Никто тебя в нелегалы не записывает. Не годишься ты для этого, гламурен больно…. Ты каким языком владеешь более-менее?
Молодой пожал плечами.
— Английским — терпимо.
— Не годиться. Что-нибудь надо поближе…. Румынский там, польский…
Молодой хмыкнул.
— А это разве языки? Наречия диких племён…
Пожилой саркастически ухмыльнулся.
![Будни контрразведчика [иллюстрации]](/storage/book-covers/c2/c2a004fe8bf379ad9e00381bb3966b9dd3601c4c.jpg)
