Новенький, цвета морской волны «вольво» подкатил к небольшой стоянке на горном перевале и припарковался возле обляпанной грязными потеками передвижной бетономешалки. Из авто вышли двое, мужчина и женщина. Оба были под стать друг другу, высокие и стройные; у нее были светло-золотистые, коротко подстриженные волосы, а у него — черные как вороново крыло.
Путники неторопливо пересекли шоссе и остановились перед полуразрушенным зданием, которое ласточкиным гнездом прилепилось к откосу. Несколько мужчин, разбиравших развалины, прервали работу и с нескрываемым любопытством разглядывали красивую парочку.
Откуда-то изнутри дома выкатился на коротких ножках толстяк. Изобразив улыбку на круглом, лоснящемся лице, он сказал:
— Здравствуйте. Вы хотите что-то узнать? Я хозяин этого бывшего ресторанчика, а проще — этой придорожной харчевни. Но Господь Бог за что-то наказал меня разорением. Теперь я влез по уши в долги и пытаюсь восстановить свой бизнес…
Он пристально вглядывался в лица собеседников и вдруг удивленно хмыкнул:
— Ба, чего же я вам толкую! Вы же старые мои знакомые! Мистер Уоткинс! Я внимательно следил за вашими… э… приключениями. А вы, мисс… у вас какая-то очень известная фамилия?..
— Миссис Уоткинс, бывшая Пикфорд, — представил ее спутник.
— Как же, как же, припоминаю теперь! Какой ужас нам тогда пришлось вместе пережить!
— Да, нам всем тогда досталось! — подтвердила женщина.
Вместе с порывом промозглого ветра в деревенский бар-ресторанчик ввалились двое мужчин. Меню и стопка бумажных салфеток взмыли в воздух, когда открылась дверь. Нэнси крутнулась на своем табурете у хромированной стойки, и ей удалось подхватить меню на лету, но салфетки рассыпались по мрачноватому черно-белому кафельному полу.
Положив меню обратно на стойку, она внимательно посмотрела на мужчин, топтавшихся у входа.
Тому, что повыше, в промокшем на плечах темно-синем пиджаке, на вид было между тридцатью и сорока. Странно, подумала Нэнси, что человек, могущий позволить себе великолепный шерстяной костюм, сшитый у дорогого портного, носит одежду на два номера больше. Занятно также, почему он не удосужился заглянуть в приличную парикмахерскую. Всклокоченные влажные волосы торчали у него над ушами, а одна черная прядь прилипла к высокому лбу.
В ней проснулся журналистский инстинкт.
Другой, явно постарше и потяжелее, был полицейским, на что указывал револьвер в кожаной кобуре, висевший на поясе. Высокий был без галстука, в белой рубашке с небрежно расстегнутым воротом. Резко очерченные скулы и квадратный подбородок выглядели бы довольно привлекательными, если бы не жесткая, тонкая линия неулыбчивого рта.
Вошедшие, видно, едва успели скрыться в ресторанчик от хлынувшего проливного дождя, и старший, отряхиваясь, облегченно фыркнул. Младший же оставался абсолютно бесстрастным.
Крутой мужик, подумала Нэнси, глядя на высокого.
Что-то в нем было знакомое. Где-то этого мужчину она раньше уже видела. Ее взгляд скользнул по его рукам, которые он как-то неловко держал перед собой.
Вид наручников огорошил ее. Мужчина был закован, причем не в современные пластиковые браслеты, а в настоящие тяжелые металлические ручные кандалы.
Пленник поднял руки, чтобы вытереть лицо, и все находившиеся в ресторане тоже увидели его оковы. Недавние шутливые комментарии насчет нового пассажира Ноева ковчега, сопровождавшие появление в ресторане самой Нэнси, сменились недоуменным шушуканьем. Рыженькая соседка в черной майке и коротких красных шортах подхватила свою кока-колу и перебралась подальше от двери.
— Эй, парни! — Седой хозяин, он же бармен, собиравшийся было налить Нэнси кофе, нервно вытер руки о засаленный фартук. — В чем дело?
— Все нормально, джентльмены! — Старший из мужчин достал из кармана пиджака бумажник и предъявил полицейский значок. — Сержант Томас Паттерсон, охрана тюрьмы. Это мой заключенный. Мы возвращаемся в Сейлем. Как и всех вас, нас застала в пути непогода.
Он сунул бумажник обратно в карман.
— Сделаешь нам пару кофе, Мак? И по куску яблочного пирога. Будешь, Уоткинс?
Пленник согласно мотнул головой.
Уоткинс. Ну конечно. Она лично не занималась этим сенсационным делом об убийстве, но, как и все, жадно интересовалась им. Джозеф Уоткинс привлек внимание репортеров благодаря трем преимуществам. Он был богатым, фотогеничным и словоохотливым. Поначалу многие ему сочувствовали и верили в его невиновность. Но это кончилось в первый же день процесса, когда он нокаутировал особенно настырного журналиста Национального телевидения.
— Уоткинс… — вслух размышлял бармен. — Ага! — Он ткнул заскорузлым пальцем в сторону пленника. — Теперь и я его узнал! Видел по телевизору. Это отцеубийца Джо Уоткинс. Его семья жила где-то здесь, на наших холмах. Несколько лет назад парень по пьянке пришил своего старика.
— Не-е, — заявил один из двух бородатых батраков, возвращавшихся с ярмарки. — Он не был пьян. Он подрался с отцом и размозжил ему голову кочергой!
Грубовато, но в целом верно, подумала Нэнси. Только орудием убийства была не кочерга, а клюшка для гольфа.
Защита попыталась вознести Уоткинса на пьедестал. И это почти удалось. Поначалу его искренние, правдивые показания производили хорошее впечатление на жюри присяжных. Но опытный прокурор сумел своими въедливыми вопросами вызвать невольный гнев обвиняемого.