10 сентября 1929 в нью-йоркской резиденции Дж.Дж.Бэньяна собрались одиннадцать гостей; почти все толстые и все, за исключением Мортимера Байлисса, миллионеры. В дооктябрьские дни этого, 1929 года в Нью-Йорке от них прохода не было – куда ни плюнь, обязательно попадешь в миллионера. Может статься, в понедельник он как раз не при деньгах, но уж к пятнице-то вернет с прибылью и на этом не остановится. Каждый из гостей Дж.Дж.Бэньяна час-два назад увеличил свой капитал тысчонок так на сто; можно не сомневаться, что Кеггс, английский дворецкий Бэньяна, а также остальная прислуга в доме на Парк-Авеню заметно пополнили карман, равно как и два шофера, десять садовников, пять конюхов и повар в Мидоухэмптоне, Лонг-Айленд, куда мистер Бэньян выезжал на лето.
Потому что акции росли, как на дрожжах, барабанный бой, звон фанфар и гудение труб возвестили начало золотого века. В те счастливые дни у людей осталась одна забота: куда девать легкие деньги, которые милостивое Провидение щедро сыплет из бездонного Рога Изобилия.
Этот-то вопрос и обсуждали гости. (Обед закончился, Кеггс величаво удалился, оставив их потягивать сигары и кофе.) Обсуждение было в самом разгаре, когда вмешался Мортимер Байлисс, который до того сидел нахохлясь и молча кривил губы.
Мортимер Байлисс был хранителем всемирно известного Бэньяновского собрания живописи. Мистер Бэньян любил приглашать его вместе с приятелями-финансистами, отчасти – чтоб внести интеллектуальную струю, но, главное, чтоб потешить свое немудреное чувство юмора: Мортимер Байлисс был необыкновенно остер на язык и поминутно говорил гадости всем, кроме хозяина, а того это страшно веселило. Мистер Байлисс был высок, худ, желчен и походил на Мефистофеля-язвенника; коллеги не жаловали его за крайнее высокомерие. Гостей мистера Бэньяна он считал невеждами и филистерами, их глупая болтовня оскорбляла его слух.
– Яхты! – передразнил он. – Дворцы на Ривьере! О, Господи, о, Монреаль! Неужели ваши куриные мозги совсем ни на что не годятся? Что бы вам не получить от неправедного богатства хоть каплю удовольствия?
– В каком смысле удовольствия? – переспросил самый тучный миллионер.
– В том смысле, чтобы у вас появился какой-то интерес в жизни. -Мортимер Байлисс сверкнул черным моноклем и остановил взгляд на безобидном коротышке, удивительно схожем с перепуганным кроликом. – Вот вы! – сказал он. – Брустер, или как вас там. Вы когда-нибудь слышали о Тонти?
– Конечно. Он написал песню «Прощай».
– Ее написал Тости, недоумок. Тонти был итальянский банкир, который процветал в семнадцатом веке и, когда не говорил людям, что в данных обстоятельствах не видит возможности продлить им кредит, изобрел тонтину. Если вы спросите, что такое тонтина…
– Я знаю, – вмешался Дж.Дж.Бэньян. – Это когда компашка сбрасывается, создает фонд, а деньги копятся, пока все не перемрут, кроме одного – он и забирает кругленькую сумму. Верно?
– Правильно до последней мелочи, Дж.Дж. Мы с вами люди образованные.
– Кто-то написал рассказ про тонтину.
– Роберт Луис Стивенсон.
– Точно. Помню, зачитывался в детстве.
– У вас прекрасный вкус. Кто-нибудь из вас, недоучек, читал Стивенсона? Нет? Так я и думал. Разумеется, вы читаете только «Биржевой вестник» и сборники анекдотов. Полуграмотные дебилы, – сказал Мортимер Байлисс и налил еще бокал коньяка, на который врачи запретили ему даже смотреть.
– К чему вы вспомнили про Тонти, Морт? – сказал Дж.Дж.Бэньян. -Предлагаете нам устроить тонтину?
– Да, а что? Разве это не забавно?
– М-м.
Человек, которого назвали Брустером, наморщил лоб. Он вообще туго соображал во всем, кроме цифр.
– Я что-то не понял, Дж.Дж. Что должно произойти? Положим, мы сбросимся по тысяче долларов…
– По тысяче? – фыркнул Мортимер Байлисс. – Пятьдесят тысяч, не меньше. Вы же хотите, чтоб было интересно?
– Ладно, по пятьдесят. И что?
– Вы умираете – с этим в силах справиться даже вы. Умираете один за другим, а последний забирает банк. Дж.Дж. минуту назад объяснил все со свойственной ему четкостью, но, похоже, он говорил бетонной стене. Чем плохи дешевые муляжные головы? Они не работают.
До миллионера-гипертоника постепенно начало доходить. Он сказал, что, по его мнению, это все равно как дожидаться смерти богатого родственника, и Мортимер Байлисс заверил, что в точности так.
– Мне это не по душе.
– Тонти считал иначе.
– По-моему, просто какая-то жуть. И еще. Выигравший получит свое лет так в девяносто, на что ему будут деньги? Дурость какая-то.
Шесть миллионеров согласились, что это дурость.
– Большинство против вас, Морт, – сказал Дж.Дж.Бэньян. – Придумайте что-нибудь получше.
– Как насчет ваших сыновей?
– Простите?
– У всех у вас есть сыновья, по большей части – редкие поганцы. Устройте тонтину для них. Нет, погодите… – Мортимер Байлисс поднес палец ко лбу. – Меня посетила и впрямь гениальная мысль. Без сомнения, это от бренди. Устройте тонтину для своих оболтусов, но договоритесь, что деньги достанутся тому, кто последним женится. Женитьба, смерть – в сущности одно и то же.
(Мортимер Байлисс сорок три года прожил холостяком и собирался таковым умереть.)
