Я увлеклась, ещё и компьютер немного шумел, и не услышала, как вошла мама. Она удивилась, даже пальцы у неё будто к дверной ручке приклеились.
— Ты что делаешь? — спросила она.
— Письмо читаю. Разве нельзя? Ведь тётя Лена для всех его написала.
— Это вчерашнее, из Петербурга? Но мы же читали его. Вслух. И ты вместе со всеми слушала.
— Я не всё запомнила. Ещё раз захотелось посмотреть. Шесть стран снимают фильм. Вот шестую не могла вспомнить. Теперь знаю — Польша. И фамилия американского режиссёра очень трудная — Роберт Дорнхельм. У нас нет таких фамилий.
— Да зачем тебе его фамилия?
— Незачем. Но раз тётя Лена в своём интервью газете написала, значит, для кого-то это интересно. И мне интересно.
— Не мечтаешь ли стать актрисой? — Мама подсела рядом на стул.
— Не знаю… Вообще-то, хотела бы.
— Именно: «вообще-то». Рано, милочка, думать о сцене. И природная склонность должна быть к этому. Дар от Бога.
— А вдруг у меня есть такая склонность? Помнишь, я в четыре года вскарабкивалась на стул и при гостях читала стихи? Не стеснялась. И все мне хлопали.
— О, Бог мой, когда это было! Сейчас в шестой ходишь. На табурет уже не встанешь. Барышня.
— Не встану, — с грустью подтвердила я… — Мам, а это ведь в самом деле огромное событие — столько стран Европы снимают роман Льва Толстого «Война и мир».
— Четвёртая попытка. Сергею Бондарчуку сорок лет назад «Оскара» дали. А к роману впервые обратились чуть ли не сто лет назад.
— А может быть, эта попытка самая интересная будет. Тут и русские артисты снимаются.
— Что ж, поглядим. По словам Елены: и наш какой-то телевизионный канал покупает право на экранизацию. Вот тогда сравнить можно. Тогда читающая публика снова в библиотеку потянется. К первоисточнику приникнет. Так было с «Мастером и Маргаритой».
— А нам не надо никуда ходить. Тридцать пять томов в шкафу стоят.
— Стоят, — кивнула мама. — Весной пыль с них стирала… А знаешь, Сонечка, — неожиданно призналась мама, — ведь последний том «Войны и мира» я так и не прочитала. Три одолела, а четвёртый… Там много было о военных операциях. Философии. Показалось: скучно.
— Ты так говоришь об этом, будто до сих пор стесняешься.
— Ну, хвастать тут нечем. Просто не сумела себя заставить.
— Я бы прочитала.
— Не зарекайся. Кругом столько интересного — никаких жизней не хватит…
Вечером на другой день мама зашла в комнату с компьютером, а на моём столе стопкой высятся четыре тома в коричневом переплёте. Я ещё в редакции школьного радио была. Пришла домой, разделась, положила ранец на стол.
— Это как понять? — Мама кивнула на стопку книг.
— Можешь зайти через три минуты? — таинственным голосом спросила я.
— Любопытно… — Мама покачала головой и прикрыла за собой дверь.
Я накинула на себя лиловую с большими цветами штору, встала посреди комнаты на стул и разрешила маме войти.
— Ого, памятник! Кого изображаешь?
Негромким, бесстрастным голосом я произнесла:
— По-французски я пока не умею. Поэтому начну с перевода.
Я сама себе удивилась. Тем же ровным голосом я рассказала почти треть страницы.
— Показательно, — отметила мама. — Долго учила?
— Три раза прочитала. Понравилось. Я обязательно все тома прочту. Все четыре тома, — с нажимом сказала я.
— Однако не рано ли? Роман не для детей. Тебе одиннадцати не исполнилось.
— А мне кажется: в самый раз. Мы даже попробуем на радио организовать дискуссию — что родители думают о своих детях, и обратимся с вопросами к родителям: какими они представляют нас? Ты, в частности, готова ответить?
— Да уж, голову придется поломать. Вижу — не отстанешь… А что значит твое заявление: «Французского пока не знаю». В школе у вас английский преподают.
— Но ведь есть люди — пять языков знают. Даже десять. И больше.
— Ой, фантазёрка ты у меня!
— Разве это плохо?
— Да нет, мечтай. Ведь у кого-то, действительно, получается…
