Мих. Слонимский
Черныш
I.
Часов в шесть вечера к подъезду, над которым огромными буквами выписано было название учреждения, подошел человек низкого роста, но очень широкий. Широкое у него было все: лицо, грудь, бедра. На голове у него зеленая богатырка. Шинель - длинная, как у кавалериста. Впрочем, человек, действительно, служил одно время в кавалерии. За двухлетнюю службу под ним пало семь лошадей, человек же остался жив, жив он остался и в дальнейших передрягах и теперь только одежда у него военная. В руке у него - стэк. Он похлопывал стэком по правой ноге. Это был Черныш.
Черныш вошел в подъезд. Лестница была широкая; окна на площадках были такие большие, что в каждое из них свободно могли бы въехать бок-о-бок два кавалериста.
Черныш толкнулся в дверь, что во втором этаже направо.
Сторож в ватной куртке и валенках (хотя было лето) отворил дверь.
- Кончены занятия. Кто там?
- Свои, - отвечал примирительно Черныш.
Сторож впустил его.
Черныш осведомился:
- А что - товарища Чаплина нельзя ли увидеть?
- Товарищ Чаплин занимается до четырех тридцать минут, - отвечал сторож. - А сейчас товарища Чаплина нет уже.
- Нет уже? Неужели ж совсем-таки нету?
- Товарища Чаплина нет, - повторил сторож.
Черныш глянул из передней в служебные комнаты и покачал головой.
- Очень большое учреждение. Дел-то, представляю себе, сколько! Вы поглядите: товарищ Чаплин задержаться мог, - может он тут еще, не ушел?
- Ушел товарищ Чаплин, - вежливо сказал сторож. - А что я еще тут, так я тут живу, комнату при учреждении имею.
- Ушел?
И Черныш задумался. Потом спросил:
- А товарищ Чаплин часто бывает на службе?
- Все дни, за исключением праздников. У нас строго. У нас даже ежели, например, человек женился, - так и то неделя отпуску, а не медовый месяц. Я вот в этом месяце второго числа женился, - так только неделю свободы и получил.
- Женились, - значит, дети будут, - сказал Черныш.
- Мальчик, - отвечал сторож. - Полтора года паршивцу. Я с женой в сожительстве состоял, а вот второго числа в комиссариате узаконились.
Черныш одобрительно кивнул головой.
- Хорошо. Это очень хорошо!
Сторож пожал руку Чернышу и растрогался.
- Очень приятно было приобрести знакомство. Будете в наших палестинах заходите!
- Завтра буду.
И Черныш пошел вниз по лестнице.
Невдалеке от подъезда стояла плотная женщина в черном платье и пела. На ее высокой груди висел плакат: "Единственное средство к существованию". Черныш остановился послушать, но пение не понравилось ему. Не понравилось и то, что женщина глядела вперед, не мигая, словно нарочно. Она явно рассчитывала не на свой голос, а на жалостливые сердца прохожих.
- "Дворянка должно быть", подумал Черныш и пошел дальше.
Пройдя несколько кварталов, Черныш сообразил, что следовало спросить у сторожа адрес Чаплина. Он вернулся, но никто уже не отворил дверь на его настойчивые стуки: сторож, должно быть, исполнив свои общественные обязанности, по уши погрузился в личную жизнь.
На утро, когда трамваи стали принимать и выбрасывать людей в пиджаках и толстовках с обязательными портфелями под мышкой и тощих девиц, - Черныш вновь отправился в учреждение, где служил Чаплин.
Сторож встретил Черныша по-приятельски, как старого знакомого, и указал ему комнату, в которой работал Чаплин. Чаплин сидел за отдельным столом, склонившись над толстой книгой, в которую вписывал ордера. Два регистратора стояли у него на столе - широкими корешками к посетителям. Кроме Чаплина, в комнате работало, склоняясь над столами, еще пять человек: четверо мужчин и одна женщина.
Черныш подошел к Чаплину и сказал:
- А вот и я. Узнаешь?
Он придвинул стул, сел и повторил:
- Узнаешь? Вот я и приехал. Черныш. Не узнал? Ведь земляки ж, вместе росли. Еще когда я ранен был, - так жена твоя - фельдшерица - за мной ходила, - я тогда для поправления здоровья на родину был отправлен. Узнал? Еще я тогда стих ей написал, копию тебе на фронт послал. Фамилия моя Черныш. Теперь узнал?
Чаплин жал ему руку.
- Как же, как же не узнать земляка! Вместе боролись! Как же!
Подумав, он прибавил:
- Как же, как же.
И увел Черныша для разговора в пустую приемную, где висели портреты Ленина и Томского.
Они уселись рядышком на кожаный диван.
- Вот и так, - сказал Черныш. - А почему я приехал? Ты и не представишь себе! Я работу тут хочу найти - вот почему я приехал! Не могу я в деревне. Я город люблю, чтоб шум вокруг и борьба. Вот как.
- Как же, как же, - растерянно говорил Чаплин, - обязательно надо работать. Узнаю - как не узнать земляка.
- А ну-ка поворотись, - сказал Черныш. - Да, раздобрел сильно, и пиджак - отличного сукна пиджак. В брюхе тебя порядком разнесло. Ну, и у меня, - прибавил он тут же, - одежа отличная: своя, не казенная. И вид у меня хороший. Здоровый вид.
- Я живу очень хорошо, - скромно отвечал Чаплин. - Не зря боролся, на фронтах погибал. Жалованье приличное, квартира есть. Не зря боролся.
И он быстро переменил тон:
- Впрочем, борьба не кончена. При нашем мирном строительстве очень приходится бороться. Так что на себя денег хватает, а вот - поверить трудно - даже если пустяк одолжить кому-нибудь - так уж не хватает. Очень серьезная борьба идет за новый быт. Совсем денег нету.
