Мой муж был похищен вампирами.
Я знаю, как это звучит, поверьте. Я сама определённо жила в состоянии интенсивного отрицания, когда впервые узнала, кто его похитил. Я также слегка сошла с ума, пытаясь его вернуть. Теперь, когда я его вернула, и более-менее живым и здоровым, я все ещё не могла это осознать.
Вы можете подумать, что для меня это будет проще.
В конце концов, мой муж — тоже не человек.
Как и я сама, если уж на то пошло, хотя в отношении этого я, возможно, все ещё пребываю на стадии отрицания.
В любом случае, я хотя бы наполовину человек, так что все равно чувствую себя причастной. К человеческому департаменту, в смысле.
Мой муж, Квентин Р. Блэк, не человек. Он на сто процентов не человек.
Но он и не вампир.
Он видящий.
Что такое видящий, спросите вы?
Именно. Я тоже понятия не имела, что они такое. До того, как встретила его.
И все же каким-то образом мне проще было принять нечеловеческую природу своего мужа просто потому, что ранее я даже не представляла, что значит быть видящим. Вся его предыстория оказалась для меня совершенно незнакомой концепцией, так что мой разум как бы просто принял это.
Но мне не нужно было спрашивать, что такое вампир.
Вампиры — это сказочные монстры.
Увидеть их реальными, не в метафорическом, физиологическом или социологическом смысле, а на самом деле реальными — то есть как генетически другую расу, живущую среди людей, обладающую другой культурой, историей, биологией, политической структурой и системой верований… расу, кормящуюся от людей и имеющую пристрастие к видящим… ну, это намного сложнее.
Мой муж тоже не очень хорошо справлялся с этой информацией.
Он, как и я, не подозревал о существовании вампиров. Для него, как и для большинства людей, вампиры были всего лишь мифом — мифом, который многие люди в различных формах разделяли на разных исторических этапах.
Блэк понятия не имел, что ещё один вид делил с нами планету.
Он говорил, что сам с трудом поверил бы в это до того, как его похитили посреди расследования дела об убийстве и месяцами удерживали в заложниках.
Тогда он ничего о них не знал.
Но он определённо знал о них сейчас.
* * *
Он пробудил меня от крепкого сна. Извиваясь рядом со мной на матрасе, он издал тихий стон, окрашенный болью, затем более тяжёлый крик.
Это был не хороший стон… и он вызван не хорошей болью.
Он не походил на те звуки, который Блэк издавал ранее той же ночью, когда мы только вернулись в его апартаменты пентхауса. Эти звуки вызывали во мне совершенно иную реакцию, особенно после того, как Блэк швырнул меня на диван, потратив примерно две секунды на снятие с меня каждого предмета одежды.
Поскольку мы только что сошли с самолёта после пятичасового перелёта от Бирмингема до Сан-Франциско, я думала, что сначала приму душ… но да, этого не случилось. С другой стороны, мы никогда не могли похвастаться регулярными походами в душ, когда Блэк пребывал в одном из своих настроений.
Большую часть автомобильной поездки от Нового Орлеана до Бирмингема мы как будто вновь привыкали друг к другу. После того первого, изначального разговора, когда Блэк только-только сел в машину, мы практически не разговаривали. Но я беспокоилась о нем, да.
Честно говоря, я очень беспокоилась.
Так что услышав этот стон, я очень, очень быстро проснулась, поначалу уставившись в потолок, затем посмотрев на Блэка, который голым лежал на постели рядом со мной.
Он все ещё спал.
Однако он весь вспотел и тяжело дышал.
Его свет, та часть видящего, что позволяла нам читать мысли, обмениваться чувствами, создавать стены друг против друга… и миллион других вещей, которые я не полностью изучила, и тем более не постигла и не уложила в голове… свернулся вокруг него хаотичным облаком, исторгая искры, которые я почти видела физическим зрением.
Жёсткий импульс злости выплеснулся из этого облака на моих глазах. Злость и раздражение смешивались с более темной нитью скорби, от которой моё сердце подскочило к горлу.
Когда Блэк снова застонал, в этот раз похоже на рык, я не раздумывала.
Я скользнула к нему, обхватывая руками и телом его спину и грудь. Я намеревалась поглаживанием разбудить его, или хотя бы успокоить его сон.
Но он до чёртиков шокировал меня.
Сначала резко вывернувшись из моих объятий…
… а потом стремительно изогнув своё тело и молниеносно быстро прижав меня к матрасу. Это случилось так быстро, что я не успела даже вздохнуть.
Застыв, я смотрела вверх, на его поднятый кулак. Ярость исказила его черты — больше злости, чем я когда-либо видела на его лице, по крайней мере, до последних сорока восьми часов.
Видеть его в таком состоянии ужасало.
Блэк — не маленький мужчина.
— Блэк… — выдавила я, поднимая руки, чтобы заслонить лицо. — Блэк, это я… Это Мириам. Это Мири… не бей меня, пожалуйста… проснись…
Я видела, как Блэк моргает, глядя на меня, то жёсткое выражение сохраняется на его лице, которое все ещё было худее обычного. Я почти не узнавала его в тусклом свете, лившемся через окно пентхауса. Это окно впускало свет даже в три утра, поскольку выходило на центр Сан-Франциско, но лицо Блэка казалось чужим в его неукротимой ярости, особенно в сочетании с весом, который он потерял за недели своего отсутствия.
![Донская повесть. Наташина жалость [Повести]](/storage/book-covers/cd/cd2a086a7fea8bbd4ab688068b9075b988e37beb.jpg)
