— Аццкое пекло!
Вурдалак Горихвост высунул из оврага волчью морду, недоверчиво втянул ноздрями воздух и уставился на долину парой серых, коварно сверкающих глаз.
В деревне Грязная Хмарь затевалось что-то недоброе. С раннего утра мужики толкались на площади перед домом старосты Воропая, таскали хворост для костра и лили смолу для факелов. Двор старосты превращался в оружейный склад: кто приносил рогатину, кто боевой топор, кто просто валил на телегу вилы или тяжелые цепы для обмолота зерна.
Куцый хвост вурдалака дрогнул, пригибаясь к земле. По серой в бурых подпалинах шерсти пробежала волна от тревожного вздоха. Изменник-ветер дунул в спину и понес волчий запах к селу. Псы за околицей почуяли неладное и начали рваться с цепей, заливаясь лаем.
Горихвост презрительно повернулся к ним задом и затрусил в сторону леса, опушка которого наползала на низину, как морская волна, катящаяся к берегу.
В этом году весна в Диком лесу задержалась. Месяц травень уже подходил к концу, а грязные комья снега еще громоздились в низинах и устилали овраги, чего Горихвост никак не мог одобрить, потому что на мокрых вмятинах слишком явно отпечатывались его особенные, с отставленным большим когтем, следы.
Тощий хвост радостно вильнул, когда сквозь остатки тумана проступили очертания исполинского дуба. По черной коре древа расползались глубокие морщины. На голых ветвях не колыхалось ни листика, несмотря на разгар весны.
Волк обежал вокруг кряжистого ствола и нырнул в низкий земляной домик с крышей, покрытой дерном. Края крыши касались лужайки, дерн порос травами, отчего со стороны эта полуземлянка напоминала холм с темным провалом входа посередине.
Внутри было где развернуться. Вдоль стен тянулись ряды поставцов. В дальнем углу дымился очаг, над которым качался закопченный котелок с варевом. Волк невольно оскалился, заметив на полатях нелепую куклу в шутовской одежке из лоскутов, однако не подал виду и повернулся к пестрому скомороху спиной. Едва он сунул нос в дымящийся котелок, как кукла ожила, спрыгнула с полатей и вцепилась ему в загривок, восторженно голося:
— Попался, Серый? А ну, стаскивай волчью длаку!
Горихвост извернулся, скинул непрошенного седока и придавил лапой к полу.
— Отпусти! — завизжала кукла. — Сдаюсь, я опять проиграл!
Волк вскочил на задние лапы, сбросил шкуру и принял вид высокого, жилистого человека в добротном кафтане, теплых портах и стоптанных сапогах. Кукла прокатилась по полу, перекувыркнулась и превратилась в маленького, ростом всего в пол-аршина мужичка с бородой и густой гривой темных волос. Мужичок подбежал к вурдалаку, обнял его за коленку и проворно вскарабкался на плечо.
— Ну и ловкач же ты, Игоня! — ухмыльнулся вурдалак, обнажив пару желтых клыков. — Так хитро глаза отводить только ты и умеешь.
— Как же ты меня распознал? — спросил бородатый, ласково трепля клок серой шерсти, оставшийся у вурдалака на загривке.
— Откуда в моем логове кукла? Я игрушек отродясь не держал! — загоготал вурдалак.
— Давай-ка я позабочусь о твоей длаке, — мужичок перепрыгнул на стол, бережно снял с волчьей шкуры репьи и убрал ее в переметную суму, которую вурдалак перекинул через плечо.
Вдвоем они выбрались на Туманную поляну, где уже собиралась обеспокоенная лесная братия. Водяной Колоброд выполз из болота, неловко шлепая ластами по траве, и теперь пучил рыбьи глаза на русалку Шипуню, раскачивающуюся на дубовом суку. Шипуня — тонкая, бледная, с густой копной зеленоватых волос — строила рожи лешему Распуту, который устроился под молодой липкой и неторопливо плел лыко. Старая кикимора кряхтела и жаловалась на судьбу стогу сена, очертаньями подозрительно напоминающему оборотня. Однако все они сторонились и прижимались к земле, когда над головами пролетал, хлопая перепончатыми крыльями, демон-упырь Вахлак с багровым мясистым лицом и копытами на козлиных ногах.
— Горихвост! Где тебя черти носят? — загудел, как сто труб, Вахлак, едва завидев вурдалака с Игоней. — А ты, мелкий злыдень, не лезь под копыта — я о тебя спотыкаюсь. Что вызнали?
— Ничего хорошего, — мрачно буркнул Горихвост. — Деревня на нас ополчилась. Чем мы ей так досадили?
— Мужики давно на нас точат зуб, — зловеще завыл упырь, опускаясь на поляну.
— Еще бы! — подал голос пестрый Игоня, подпрыгивая, чтобы его было лучше видно. — У них глаз завидущий, рука загребущая. Я-то их близко знаю — столько лет прожил за печкой у старосты. Этот жмот даже по праздникам треб не ставил, а ведь злыдень в доме — лицо наиважнейшее, от него все богатство зависит. Стоит им узнать о сокровищах, что хранятся в пещере под Миростволом — и мигом заявятся. Не побоятся ни нашего лесного брата, ни лиха, что поджидает их на заповедных путях.
— Знаю, у тебя старая обида на селян, — погладил его Вахлак. — Как не кручиниться, когда после стольких лет безбедного житья тебя вдруг гонят поганой метлой? Дикий лес — не такое теплое местечко, как деревенская изба. У нас халявы не нагуляешь.
