Часть 1. Роль среды
Авторы: Фернан Бродель
Жанр: История
Цикл: Средиземное море и средиземноморский мир в эпоху Филиппа II №1
Формат: Фрагмент
Всего в книге 198 страниц. Год издания книги - 2002.
Классический труд, составивший славу французского историка, впервые переведен на русский язык. Первое издание работы, посвященной истории Средиземноморья во второй половине XVI века (но далеко выходящей за эти хронологические и географические рамки), появилось в 1949 г. Оно обратило на себя внимание обобщением опыта нескольких поколений историков разных стран, включая новаторские исследования школы «Анналов», а также оригинальностью исторического метода Броделя. Он ввел в обиход понятия исторических отрезков большой длительности, структур и конъюнктур, на фоне которых рассматриваются конкретные события, «пыль повседневности». Пионерским был также комплексный подход к изучению целого региона, который являлся в то время для европейцев средоточием всего мира, в его совокупности, с выходом за пределы привычных политических рамок и исторических стереотипов, и главное, во взаимодействии с природной средой.
Читать онлайн Часть 1. Роль среды
Издание осуществлено в рамках программы "Пушкин" при поддержке Министерства иностранных дел Франции и посольства Франции в России.
Studia historica
Перевод с французского М.А. Юсима
ЯЗЫКИ СЛАВЯНСКОЙ КУЛЬТУРЫ МОСКВА 2002
ББК 63.3(4Фра)5
Б 88
© Arman Colin Editeur, 1990
© M. А. Юсим. Перевод на рус. яз., 2002
Незабвенному Люсьену Февру, в знак признательности и сыновней привязанности
До сегодняшнего дня в Новом Свете не обнаружено никакого Средиземного моря, в отличие от Европы, Азии и Африки.
X. Акоста.
Естественная история Индий, 1558, с. 94
Предисловие к первому изданию
Я всегда страстно любил Средиземное море, подобно многим другим выходцам с Севера. Я с удовольствием посвятил ему годы научных занятий, которые были для меня, наверное, чем-то большим, чем вся моя молодость. Надеюсь, что взамен частичка этого удовольствия и все очарование средиземноморского блеска отразятся на страницах моей книги. Лучше всего было бы, как это делают романисты, произвольно обращаться с ее персонажем, никогда не теряя его из виду, заставляя читателя на каждой странице ощущать его величественное присутствие. Но, к несчастью или к счастью, нашему ремеслу чужда восхитительная гибкость романа, так что тому, кто захочет воспользоваться этой книгой, придется обратиться к собственным воспоминаниям, к своему знанию о Внутреннем море и украсить ими, в свою очередь, мой текст, помогая мне воссоздать это властное присутствие, передать которое я всеми силами старался.
Я полагаю, что само море, каким мы его видим и любим, лучше всего рассказывает о своем прошлом. И если это убеждение — единственное, что я вынес из наставлений профессоров географии в Сорбонне, мое упорство в следовании ему придает свой оттенок и смысл моему начинанию.
Не без основания можно заметить, что проще было бы описать неразрывную связь истории и пространства на другом примере, нежели Средиземноморье, тем более что в человеческом измерении биография Внутреннего моря в XVI столетии выглядит еще более внушительно, чем сегодня. Ее герой сложен, громоздок, неординарен, он не укладывается в привычные рамки. Обычный стиль историописания — «такой-то родился тогда-то» — к нему не подходит; к этому герою неприменим добросовестный рассказ о событиях, как они происход или; Средиземное море — не просто море, а, как было сказано, «комплекс морей», к тому же морей, испещренных островами, рассеченных полуостровами, обрисованных изрезанными побережьями. Его жизнь неотделима от земли, его поэзия пронизана сельскими мотивами, его мореплаватели — одновременно крестьяне. Это в такой же степени море оливковых рощ и виноградников, как и море узких гребных судов и круглых купеческих кораблей, и его историю нельзя отграничить от мира суши, как глину нельзя оторвать от рук мастера, придающего ей форму. Lauso la mare е tente’n terro («Восхвали море и оставайся на суше»), говорит провансальская поговорка.
Итак, нам затруднительно в точности определить, что за исторический персонаж Средиземноморье, — для этого необходимы терпение, не одна попытка и неизбежные ошибки. Более чем отчетливым Средиземное море представляется в океанографии, геологии, географии — в признанных и расклассифицированных областях. Но Средиземное море в истории? Сотни авторитетных мнений предостерегают нас: не пытайтесь отождествить его с тем-то или тем-то, его мир не замкнут в себе, его очертания размыты. Горе, признаемся мы, вооруженные собственным опытом, горе историку, который думает, что этот болезненный вопрос его не касается, что Средиземноморье как исторический персонаж не нуждается в определении, будучи давно определенным, отчетливым, легко узнаваемым и занимающим во всеобщей истории то место, которое обозначено пунктиром географических очертаний. Но что дают эти очертания для нашего исследования?
Если уж писать историю моря, можно ли ограничиться менее чем пятидесятилетним отрезком, останавливаясь, с одной стороны, у Геркулесовых столпов, а с другой — у морского коридора, подступы к которому охранял уже седой Илион? Возникающие с самого начала проблемы определения рамок исследования тотчас же влекут за собой все остальные: ведь ограничить означает определить, воссоздать, проанализировать и, в данном случае, избрать и попытаться очертить, если угодно, некую философию истории.
Это верно, что в нашем распоряжении — невообразимая масса статей, мемуаров, разных изданий, книг, исследований как собственно историков, так и других не менее интересных авторов из смежных областей: этнографов, географов, ботаников, геологов, инженеров. На свете не сыскать столь же разъясненного во всех отошениях, подробно описанного места, чем Внутреннее море и страны, освещаемые его бликами. Но невзирая на риск показаться неблагодарным по отношению к предшественникам, надо сказать, что эта печатная масса, как вулканический дождь из пепла, погребает под собой исследователя. Слишком многие из этих публикаций говорят языком вчерашнего дня, во многих аспектах устарели. Предмет их интереса — не безбрежность моря, а только маленький кусочек его мозаики, не ритм его великого дыхания, а поступки и деяния государей и толстосумов, пыль повседневности, слабо соприкасающейся с величавой и медленной историей, занимающей нас. Слишком многие из этих работ следовало бы перепроверить и соотнести с общей массой, глубоко переиначить, чтобы вдохнуть в них новую жизнь.
