Он как раз сидел в кресле-качалке посреди вымощенного плитами дворика, когда проезжавшая по дороге машина остановилась перед его воротами. Выбравшийся оттуда совершенно седой незнакомец открыл калитку и зашагал по дорожке к дому, едва заметно шаркая ногами.
«Старик, — отметил про себя сидевший в качалке, — не такой древний, как я, но тоже старик».
— Вы Эдуард Ламберт? — спросил приезжий, останавливаясь перед человеком в качалке. Тот кивнул. — Я Теодор Андерсон. Я из Мэдисона, из университета.
— Садитесь, пожалуйста, — указал Ламберт на вторую качалку. — Далековато вы забрались от дома.
— Да не очень, — хмыкнул Андерсон. — Всего миль сто.
— По мне, так и это далеко. Я ни разу в жизни не забирался дальше, чем за двадцать миль. Космопорт за рекой — предел моих странствий.
— И часто вы навещаете порт?
— Одно время — частенько, когда был помоложе. Теперь уж нет. Отсюда прекрасно видны и прибывающие, и отлетающие корабли.
— А вы сидите и смотрите?
— Раньше — да, но теперь и с этим покончено. Так, брошу взгляд порой, но больше не слежу за ними.
— Насколько я понимаю, у вас есть брат, и сейчас он в космосе.
— Ну да, Фил. Из всей нашей семьи лишь он подался странствовать. Нас было двое. Идентичные близнецы, знаете ли.
— И вы с ним встречаетесь? То есть, он ведь должен время от времени вас навещать?
— Бывает. Всего раза три или четыре. А в последние годы так и вовсе не бывал — со времени его последнего визита прошло лет двадцать. Он вечно торопился, задерживался лишь на денек-другой. И всякий раз у него в запасе были грандиозные истории.
— Но вы-то сами за все это время никуда не выезжали — по вашим же словам, дальше двадцати миль от дома вы не бывали?
— Было время, когда я хотел отправиться с ним, но не мог. Мы появились на свет довольно поздно, и когда были еще молоды, родители уже состарились. Кто-то из нас должен был остаться с ними. А когда их не стало, я уже сам не мог уехать — слишком большой частью моей жизни стали и здешние холмы, и леса, и речушки.
— Понимаю, — кивнул Андерсон. — Это очень явно читается в ваших работах. Вы стали пасторальным певцом нашего столетия. Я цитирую чужие слова, но вы наверняка с ними знакомы.
— Писатель-натуралист, — хмыкнул Ламберт. — Некогда это было великой американской традицией. Когда я только начинал писать на эту тему лет пятьдесят назад, она давно вышла из моды, а теперь снова вошла в популярность. Каждый дурак, способный связать два слова, пишет о природе.
— Но никому это не удается так хорошо, как вам.
— Я просто занимался этим дольше других, у меня больше опыта.
— Ныне возникла великая нужда в вашем творчестве. Это остатки почти утраченного нами наследия.
— Пожалуй, — кивнул Ламберт.
— Возвращаясь к вопросу о вашем брате…
— Минуточку, пожалуйста, — перебил Ламберт. — Вы обрушили на меня град вопросов без всякой предварительной подготовки, не поговорив даже о погоде и не затевая обычного обмена любезностями. Просто ввалились сюда и выложили свои вопросы. Да, конечно, вы представились и сказали, что вы из университета — да и только. Мистер Андерсон, сообщите мне просто для сведения, кто же вы такой.
— Ах да, простите! Признаюсь, я проявил недостаток тактичности, хотя она является непременным атрибутом моей профессии, и мне не следует забывать о ее значении. Я преподаю на факультете психологии и…
— Психологии? — недоверчиво переспросил Ламберт.
— Да, психологии.
— Я-то думал, что вы преподаете литературу, экологию, или, скажем, какой-нибудь предмет, имеющий отношение к окружающей среде. Какой резон психологу толковать с писателем-натуралистом?
— Пожалуйста, проявите снисхождение, — взмолился Андерсон. — Я просто подошел к делу не с той стороны. Давайте по порядку: я приехал потолковать с вами о брате.
— Какое вам дело до моего брата? Откуда вы о нем узнали? Здешние знают о нем, но больше никто. А в своих книгах я ни разу о нем не упоминал.
— Прошлым летом я приехал сюда порыбачить, и моя палатка стояла всего в нескольких милях отсюда — тогда-то я о нем и услыхал.
— И кое-кто из ваших собеседников утверждал, что никакого брата у меня нет.
— Вот именно. Видите ли, последние пять лет я исследую вопрос…
— Уж и не знаю, — перебил Ламберт, — откуда пошли слухи, что у меня нет брата. Лично я не обращаю на них внимания, и не возьму в толк, с чего бы это вам…
— Мистер Ламберт, простите, пожалуйста. Я поднял окружные регистрационные книги и данные переписи населения, но записи о рождении вашего брата…
— Я помню ясно, будто это было только вчера, — не слушая его, повел Ламберт, — день, когда брат покинул родные места. Мы работали в амбаре — вон там, через дорогу. Амбаром больше никто не пользуется, и как вы видите, он почти развалился. Но тогда мы им еще пользовались — мой отец возделывал вон тот луг у ручья. Земля была щедрой, да и теперь щедра, если кто-то потрудится ее возделать, и давала самые чудесные урожаи кукурузы, какие только могут быть. Здешняя земля родит лучше, чем прерии Айовы, лучше всех земель на свете. Я много лет возделывал ее после смерти отца, но уже больше десяти лет не занимаюсь крестьянским трудом, распродал весь инвентарь и технику. Теперь я содержу лишь небольшой огород для своих нужд. Он совсем невелик, большой огород мне и не требуется. Там только…
![Приключения Сэмюэля Пингля [с иллюстрациями]](/storage/book-covers/fc/fc39a5abae6443457fe1ac7d2fcc954d4e486557.jpg)
