В маленькой комнате на Саус Грейт Георг-стрит две девочки обсуждали очень важную для них тему. Старшая, миловидная и элегантная, несмотря на очевидную бедность одежды, пребывала в состоянии крайнего возбуждения, вторая, с прелестным, оживленным личиком, пыталась ее успокоить.
— У тебя все получится, — говорила она, — это у тебя в крови. Все это ты унаследовала от мамы.
— Я знаю, — отвечала Эстер, — но ты не можешь представить себе, Долл, что это такое — появиться перед публикой!
Дороти поднялась.
— Нет, я могу. Бог знает, сколько раз я все это видела! Я помню, как выступали мама и папа, и мы все должны были их смотреть. Я даже сейчас чувствую запах тех сальных свечей. Мне всегда было интересно, что случится, если от них загорится сцена или занавес.
— Пусть бы папа был жив, и у нас было бы побольше денег, — сказала Эстер.
— Люди всегда хотят побольше денег, — вставила Дороти быстро. — Не забудь, папа бросил нас перед смертью.
— Но он был добрый, он всегда присылал нам деньги.
— Да, но для этого он должен был жениться на богатой женщине. Лучше бы мы обошлись без его помощи. Я предпочла бы зарабатывать сама.
— Не слишком много ты зарабатываешь в своей шляпной мастерской.
— Похоже, что не много для такой знаменитой артистки, как вы, Эстер Бланд!
— Прекрати, — закричала Эстер, — не искушай судьбу.
— Глупости, — ответила сестра. — Конечно, ты добьешься успеха. И мистер Райдер думает так же. О, он возлагает на тебя такие надежды! Я слышала, как он говорил это маме. Он уверен, что ты принесешь удачу его театру Кроу-Стрит. Эстер, это удивительная жизнь — играть на сцене! К тому же у артисток бывают бенефисы, и они получают до трехсот фунтов! Кто знает, может быть, однажды тебя увидит какой-нибудь владелец театра из Лондона! Ты хотела бы играть в Друри-Лейн или в Ковент-Гарден?
— Прекрати, — воскликнула Эстер. — Я не могу этого слышать, я знаю, что провалюсь.
— Этого не будет, Эстер Бланд! Наша семья идет в гору! И нечего больше жаться и клянчить деньги!
— Что за выражения, Долли?
— Зови меня Доротеей — именно так я собираюсь себя звать, когда мы разбогатеем. Когда моя сестра станет знаменитой, я буду хвастаться перед своими клиентками: «Мадам, примерьте это, уверяю вас, это тончайший тюль, а цветы сделаны из наилучшего бархата, который носят только при дворе, и вам, мадам, прислуживает сестра известной артистки мисс Эстер Бланд. Чтобы увидеть ее, вам скоро придется ехать в Лондон, потому что Дублин недостаточно хорош для нее! Известно ли вам, что сам король просил ее сыграть для него на сцене Ковент-Гарден?»
— О, Долл, я чуть жива!
— Это случается со всеми поначалу. Мама говорит, что именно так и надо себя чувствовать, чтобы хорошо сыграть. Знаешь, Эстер, мне кажется, что я бы не переживала так, я бы вообще не волновалась.
Она рассмеялась и, вскочив на ноги, поклонилась воображаемой публике:
Влюбленный с милою своей
— Гей-го, гей-го, гей-нонино!
— Среди цветущих шли полей.
— Из тебя получилась бы неплохая Феба.
— Если бы я собиралась стать знаменитой артисткой, я бы выбирала роли с пением. Слушай:
Весной, весной, милой брачной порой,
Всюду птичек звон, динь-дон, динь-дон...
Любит весну, кто влюблен!
Во ржи, что так была густа,
— Гей-го, гей-го, гей-нонино!
— Легла прелестная чета.
— Мне не до песен, хотя у тебя получается очень мило. Но посмотри на себя — чулки свалились, а на халате жирное пятно.
— Я знаю. Но ведь в мастерской я всегда аккуратно одета. Позволь мне хоть дома быть в таком виде, как мне хочется.
— Ты придешь вечером в театр?
— Конечно. Со всем семейством. Я думаю, мы возьмем даже маленького Георга. Ты можешь рассчитывать на поддержку всей семьи, Эстер.
— Ах, Долли, представь себе, что будет, если я забуду свой текст.
— Давай порепетируем. Начали!
Дороти начала играть роль, в которой Эстер предстояло выступать вечером, когда в комнату вошла их мать. Было видно, что в юности Грейс Бланд была очень хороша, но за годы лишений и невзгод красота ее заметно поблекла, в глазах постоянно была тревога, и это очень огорчало Дороти. Она очень хотела бы зарабатывать много денег, чтобы матери не надо было постоянно думать, как прокормить семью. Но сейчас их будущее благополучие зависело от Эстер, и не имело никакого значения, кто из членов семьи принесет его, если только оно действительно наступит.
— Мама, мы с Эстер репетируем, — сказала Дороти.
— Очень хорошо, дорогая. Она должна быть на высоте. Я помню свою первую роль. О, это было сто лет назад, но я помню, что едва не умерла от страха тогда.
— Как я сейчас, — жестко сказала Эстер.
— Не обращай внимания. Это часть твоей жизни. Когда ты доиграешь спектакль до конца, и публика будет тебе аплодировать, ты забудешь все свои страхи. И тогда ты скажешь себе: «Я создана для сцены. Эта жизнь для меня».
— Ты так говорила, мама? — спросила Дороти.
— Да. И никогда не жалела об этом.
Было ли это правдой, подумала Дороти. Вспоминала ли она когда-нибудь, на протяжении всех этих трудных лет, о доме своего отца, приходского священника, где могла быть совсем другая жизнь, чем та, ради которой она его покинула? Может быть, и в отцовском доме жизнь была бы небогатой, потому что приходские священники нередко бывают бедны.
