Русскому человеку положено любить Францию и хотеть в Париж. А кто не любит и не хочет, тот извращенец. Или, возможно, урожденный француз, которым коварно подменили честное российское дитя прямо в колыбели. Вот что я сказала подруге Насте, едва мы плюхнулись в кафе за столик, с облегчением выпустив из рук тяжелые сумки.
Меня, например, никто не подменял. Я, будучи нормальной русской женщиной, не расслабилась в ожидании заказа, а вцепилась в бесплатный журнал и принялась изучать увлекательные, однако совершенно недоступные мне предложения вроде «Еженедельные туры в Париж и Ниццу всего за две тысячи евро! Мы предлагаем индивидуальный подход к каждому клиенту!» (Гмм… пожалуй, за такие деньги и я к кому угодно индивидуально подойду.) А Настя, вместо того чтобы поддержать меня и тоже вцепиться, ехидно сообщила, что мне не наскрести двух тысяч евро, да и с шенгенской визой возникли бы проблемы, так что читать подобную рекламу не имеет смысла. Согласитесь, извращенка?
Настя не согласилась.
— Чего хорошего в этой Франции? — удивилась она и с искренним неодобрением добавила: — Там кругом французы, и говорят они все по-французски!
— Ох, — мечтательно простонала я. — Там кругом французы, и говорят они все по-французски…
Обожаю этот язык (хотя совершенно его не знаю). В отличие от Насти, с которой дела обстоят прямо противоположным образом. Впрочем, немудрено. Ее мама преподает французский и мучила им ребенка почти с младенчества. Сама Настя в знак протеста предпочла английскоеотделение пединститута, но в нагрузку там, как выяснилось, прилагался ненавистный французский, что не прибавило к нему симпатии. Да еще недавно на курсах, где она работает, ей подсунули группу детей, чьи родители возжаждали обучить юных чад именно парижскому прононсу. Начальство жестоко заявило моей бедной подруге, что в условиях мирового кризиса лишних денег не бывает, а для шестилеток Настиных знаний более чем достаточно. Последнее, подозреваю, верно, однако Настя не привыкла халтурить и вынуждена была засесть за повторение подзабытого материала. К тому же она никогда раньше не имела дела с дошкольниками и плохо представляла себе их психологию. Так что каждый урок приносил ей новые, незабываемые впечатления: то один ученик укусит другого за ухо, то кто-то описается, а однажды Настю окружили и сбили с ног, бодая головами под коленки — причем, похоже, в знак искренней, хоть и по-юному пылкой, любви.
При подобных условиях нежелание ехать туда, где говорят по-французски, вполне понятно. Вот я, например, читаю лекции на математике в Техническом университете (кстати, Настины курсы — его филиал). Согласилась бы я отдыхать там, где каждый встречный приветствовал бы меня определением предела? Нет, гораздо хуже! Где проживали бы исключительно студенты, причем, идя по улице или сидя в кафе, они обсуждали бы между собой вопросы поведения функций, с большим увлечением отыскивая связь между эпсилон и дельта. Да лучше я на все лето запрусь в подвале, чем отправлюсь в столь гнусное местечко! Хватит с меня математики на работе. Примерно то же, наверное, чувствует Настя. Она предпочитает Египет, где не понимает ни слова, — даже когда арабы говорят с нею на русском (ну или считают, что говорят на русском, — это как посмотреть).
Впрочем, я не потеряла еще надежды преодолеть скептицизм подруги, поэтому делиться с нею своими соображениями не стала. Скажу больше — даже если бы в тот миг на меня снизошел дар пророчества и я узрела глазами души, какие детективные события поджидают нас в будущей поездке, меня бы это не остановило и я все равно продолжала бы твердить: хочу, хочу в Париж! Но я, слава богу, ничего не узрела. Возможно, помешал принесенный официанткой заказ.
Желание мое было совершенно невинным — поесть взбитых сливок. Правда, в наше время именно с выполнением невинных желаний возникают проблемы. Не сомневаюсь, потребуйся мне, например, электрический вибратор с языком о двенадцати скоростях, я бы с легкостью обрела его в ближайшем секс-шопе, да еще вдобавок к физическому удовольствию получила моральное, обласканная вежливыми, не скрывающими уважения продавцами. Так нет же, черт возьми! Моему организму не нужен вибратор, ему подавай взбитые сливки. Извращенный он у меня и нестандартный. На него не угодишь.
Кто-нибудь возразит: «В чем проблема? Иди в универсам да покупай торт или пирожное». Я этому простаку искренне завидую и сейчас из вредности испорчу жизнь. Знаете ли вы, из чего делаются нынче взбитые сливки, как это знаю я, несчастная? Из пальмового масла. Причем не натурального, а порошкового. По крайней мере так мне рассказывала работница хлебозавода, и я ей верю. Потому что уже несколько лет как обнаружила страшную вещь: на тортах лишь видимость сливок — нечто красивое, малокалорийное и столь же мало съедобное. Большинство моих знакомых уплетает это за милую душу, а я не могу. То есть могу, но без удовольствия. А тогда зачем?
Потрясение мое было не меньше, чем у героини романа, которая на протяжении последних пяти глав замечала за своим возлюбленным различные странности и вдруг в одночасье узнала: да, он теперь вампир! Потому что разница между настоящими сливками и так называемыми растительными для меня столь же существенна. Растительные сливки, соевое мясо, виртуальный секс — есть многое на свете, друг Горацио, от чего Гамлет тронулся бы умом даже без проблем с родней.