Сергей Аркадьевич Иванов – российский византинист.
Родился 5 октября 1956 года в Москве. В 1978 году окончил классическое отделение филологического факультета МГУ, в 1984 году защитил в Институте славяноведения кандидатскую диссертацию «Славяне и Византия в VI в. по данным Прокопия Кесарийского», в 1996 году – докторскую диссертацию «Византийское юродство».
Историк и филолог, исследователь древнейшей истории славян и византийской культуры. Занимается преимущественно культурологическим анализом византийской религиозности, понимаемой как интегральная часть культуры. Работы исследователя почти всегда затрагивают проблемы византийско-славянских взаимосвязей: начал он с рассмотрения греческих текстов как источника по древнейшей истории славян, позже обратился к изучению феномена православного юродства, затем его заинтересовала тема византийского миссионерства к «варварским» народам. В работах С. А. Иванова прослеживается, каким образом явления византийской культуры трансформируются при заимствовании их славянами. Проблему миссионерства С. А. Иванов также анализирует в контексте византийского культурного снобизма и имперской идеологии, причём приходит к выводу, что успешно распространять свою религию византийцам мешало само их мировоззрение. Подвергнув анализу Жития Климента Охридского, написанные Феофилактом Болгарским, ученый показал сложный характер византийско-славянских отношений. По мнению С. А. Иванова, Жития отражают, с одной стороны, гордость византийского иерарха за свой славянский диоцез, с другой – показывают презрение греческого интеллектуала к болгарским «варварам». Учёный исследует также проблемы славянской этничности, идеологии и культуры Первого болгарского царства. Он впервые опубликовал некоторые неизданные византийские памятники.
С 1997 по 2008 год одновременно с работой в Институте славяноведения работал профессором кафедры византийской и новогреческой филологии МГУ, с 2004 года является также профессором кафедры общего языкознания СПбГУ, с 2010 года – сотрудник Института высших гуманитарных исследований РГГУ…
Полтора года назад британское издательство Oxford University Press предложило перевести и издать мою книгу «Византийское юродство», опубликованную в Москве в 1994 г. Поначалу мне казалось, что от меня потребуются усилия лишь библиографического свойства: за минувшее десятилетие в разных странах появилось не менее пяти ученых монографий, десятки статей и множество новых изданий и переизданий источников, так или иначе затрагивающих феномен юродства. Конечно, всё это нужно было учесть, однако такого рода работа не представлялась чем-то особо сложным: ведь после выхода монографии не перестаешь интересоваться предметом, наоборот, постоянно прикидываешь, чем бы ещё можно было украсить книгу. Так что следить за литературой я никогда не переставал.
Разумеется, при подготовке к новому изданию следовало также принять во внимание и те читательские отзывы, которые мне удалось получить со времени публикации «Византийского юродства». В частности, на монографию вышло двенадцать рецензий в семи странах, и многие из них содержали глубокие и ценные мысли. Наконец, мне казалось, что неизбежные трудности возникнут при попытке передать на иностранном языке те понятия, которые глубоко укоренены в родной почве и не имеют однозначных аналогов в других культурах.
Но когда я, десять лет спустя после выхода книги, уселся перечитывать её подряд, скоро стало ясно, что все вышепоименованные проблемы ничто по сравнению с главной: мне не нравилось моё собственное сочинение. Что-то казалось неуместно пафосным, что-то некритически переписанным у других. Почти все нуждалось в нюансировании, а кое-что и в полном пересмотре.
И я начал переписывать книгу. Одни переделки влекли за собой другие, я тянул с передачей рукописи в Оксфорд и мучал своего переводчика постоянными просьбами перевести заново то один, то другой пассаж. В результате получилась совершенно новая книга, и мне показалось уместным издать её не только по-английски, но и по-русски: она вдвое больше предыдущей и сильно отличается от неё методологически.
Дело не только в том, что общее количество юродивых, найденных мною в средневековых источниках, выросло по сравнению с «Византийским юродством» чуть не вполовину: важнее, что я задался вопросами, которые десять лет назад почему-то не приходили в голову: кто из тех, кого именуют юродивыми, суть мифологические персонажи, кто – живые люди, подделывающиеся (одни искренне, другие корыстно) под этих персонажей, кто – безумцы, чья болезнь угодила под благочестивую интерпретацию, и, наконец, кто те авторы, от которых мы всё это узнаём, чего они хотят и на какую читательскую реакцию рассчитывают.
Культурная ситуация юродства на поверку вышла гораздо сложнее, чем мне когда-то представлялось: мало того, что даже по самим христианским правилам игры юродивый постоянно должен что-то изображать – те, кто изображает юродивых, практикуют лицедейство в квадрате, а те, кто нам всё это изображает художественными средствами, в кубе! Эта зеркальная анфилада изображений уходит в бесконечность, и мне теперь весьма странно, что раньше я довольствовался термином «юродивый», словно понятной и всё разъясняющей музейной биркой.
