Следователь Александр Наполеонов вошёл в подъезд и быстро взбежал по лестнице. В руках у него был изящный букет из нескольких белых лилий.
Он позвонил в свою квартиру, прислушался, не раздадутся ли шаги матери.
Но за дверью было тихо, тогда он открыл её своим ключом и вошёл в прихожую.
Повседневных летних туфлей матери не было видно.
– Значит, ушла в магазин, – подумал Наполеонов, разулся, достал вазу, налил в неё воды в ванной комнате и опустил в воду стебли лилий. Полюбовавшись на свою работу, подхватил вазу и понёс в спальню матери.
Он приоткрыл дверь и на цыпочках пробрался в прохладную глубину комнаты. Поставил вазу на трюмо.
Взгляд его невольно упал на стоявшую здесь же фотографию отца.
Молодой и красивый Роман Наполеонов одобрительно посмотрел на сына с фотографии.
Шура тихо вздохнул.
Он никогда не видел своего отца живым, так как родился уже после того, как летевший на симпозиум в Японию молодой перспективный учёный Роман Наполеонов погиб в авиакатастрофе.
Мама Александра Наполеонова замуж больше не вышла. Единственным мужчиной на всём белом свете теперь для неё остался сын. Которому она и посвятила всю себя. Точнее сказать, сыну и музыке.
До рождения сына Софья Марковна была известной пианисткой и объездила с концертами весь мир.
Но потом ушла на преподавательскую работу, а теперь репетиторствовала на дому.
На сына она, как и каждая мать возлагала большие надежды.
Но Шура не стал ни учёным, ни музыкантом. Он закончил юридический факультет с отличием и работал следователем.
Надо сказать не плохим следователем.
Софья Марковна смирилась с выбором сына, но очень переживала за него, а он отшучивался, – ма, ну где ты видела, чтобы убивали следователей? Кому мы нужны! Вот стоматологов, – при этом он задумчиво чесал в затылке, – говорят, убивают.
– Шура!
– Что, Шура? – притворно обижался он, – прямо словечко правды сказать нельзя.
Шура перевёл взгляд с фотографии отца на лилии и улыбнулся. Он вышел из спальни матери, тихо прикрыл дверь, словно боялся потревожить что-то неуловимое царившее там.
Он уже дошёл до прихожей, как открылась дверь.
– Шура! – воскликнула Софья Марковна, – как хорошо, что ты пришёл!
– Ма, я уже убегаю, – он чмокнул её в щёку.
– Как опять? – проговорила она с лёгкой грустинкой в голосе.
– Не опять, а снова, – улыбнулся он, – пока, пока! – Шура помахал матери рукой, и дверь закрылась за ним.
Стояла тёмная ночь.
Пахло прелыми листьями, упавшими с американских клёнов. Эти деревья почему-то начинают сбрасывать листву, не дожидаясь, начала осени. И куда торопятся? А ещё пахло сыростью пронёсшегося над городом вечернего дождя.
Дождь хоть и был скоротечным, но обильным и оставил после себя множество луж.
В одну из них озабоченно гляделся, стоявший недалеко от дома фонарь.
Что он там увидел, неизвестно, только вдруг смущённо или испуганно заморгал и погас.
– Гадство! – проговорил мужчина, вышедший из подъезда, – опять промочил ноги!
Мужчина посмотрел на небо. Там в просветах, держащихся друг за друга облаков, время от времени мелькала луна.
Но её бледного света было явно недостаточно для того, чтобы освещать дорогу припозднившихся путников.
Мужчина сердито подрыгал сначала одной промоченной ногой, потом другой и пошёл в сторону арки.
Где-то неподалёку завыла собака.
Мужчина в сердцах чертыхнулся, но, тем не менее, продолжил свой путь.
***
Неведомый художник взмахнул кисточкой и разбавил водой густую синеву изображающую картину ночи.
Излишки влаги стекли на траву и превратились в ночную росу.
Кто-то разбудил поёживающийся от прохлады рассвет и он, встав на цыпочки, потянулся и начал расправлять свои лучи.
И если о том, кто же именно разбудил рассвет, ничего неизвестно, то Александра Наполеонова разбудил звонок сотового.
Пошарив под подушкой, следователь открыл глаза и при робком свете, едва пробивающемся сквозь шторы, узнал номер звонившего. Это был его непосредственный начальник.
– Фёдор Поликарпович, слушаю, – пробубнил Наполеонов, забыв поздороваться.
– Я вижу, ты уже проснулся, молодец! – похвалил начальник.
На языке у Наполеонова вертелось, – так вы же сами и разбудили. Но он благоразумно не выдал фразу в эфир, терпеливо ожидая, что же скажет начальство дальше.
– Саша, (он единственный называл Наполеонова Сашей. Хотя все остальные называли его Шурой или более формально – Александр Романович), ты собирайся по-быстрому, и выезжай на Гришина 28 а. Там арка ведёт во двор. Группа уже выехала.
– Что случилось-то? – не выдержал Наполеонов.
– Там вроде мужчину обнаружили с ножом с спине. Вот поезжай и разберись на месте.
– Почему обязательно я? – не удержался Наполеонов.
Ответом ему были короткие гудки.
Наполеонов тяжело вздохнул и спустил босые ноги с кровати, нащупал тапочки и потопал на кухню. Загремел чайником, выпил стакан кипячёной воды и направился в ванную.
– Шура, ты чего так рано? – спросила Софья Марковна, выглянув из своей комнаты.
– Доброе утро, мама!
– Доброе…
– Хотя, какое оно доброе, начальство звонило. Срочно выезжаю на труп.
