По-моему, я не требую ничего невозможного. Развод — сама по себе штука неприятная, это знают даже люди, никогда не разводившиеся. Во всяком случае, я не собираюсь приукрашивать нашу историю, не стараюсь придать ей идиллический характер. Не стану скрывать, что решение Аманды подать на развод было для меня тяжелым и совершенно неожиданным ударом. Позже, господин адвокат, я расскажу вам о своих попытках уговорить ее отказаться от своего решения. Этих попыток было немного: я очень скоро убедился в их бессмысленности. Разумеется, мне бы хотелось поскорее покончить с этой историей и обойтись, так сказать, малой кровью, однако не поймите это как готовность уступить во всех спорных вопросах. Собственно, я не хотел бы отказываться ни от одного из своих требований. Они все без исключения вполне оправданны. Я знаю, вы скажете, это разные вещи — чувствовать себя правым и быть правым. Я именно прав. Вы сами увидите, что у нас с вами больше козырей.
Итак, машину я хотел бы оставить себе. Она нам досталась благодаря ходатайству редакции. Моей редакции. И было бы странно, если бы я опять явился к начальству и сказал, что мне нужна еще одна машина. Моя профессия без машины — гроб с крышкой, Аманде же она ни к чему. К тому же она ездит так, что нормальному человеку хочется выпрыгнуть на ходу. Если бы я был ее врагом, я бы сам ей сказал: возьми машину и поезжай.
Зато на дачный участок я не претендую. Он обошелся нам почти ровно во столько же, во сколько и наш «фиат», так что его можно рассматривать как полноценную компенсацию за машину. Мне, конечно, жаль расставаться с участком, но, в отличие от Аманды, я понимаю, что нельзя иметь сразу все. Я был бы рад сказать ей: возьми все и будь счастлива. Пусть себе живет и радуется. Но самому стать ради этого нищим у меня нет ни малейшего желания!
Сказав, что я настаиваю на всех своих требованиях, потому что считаю их справедливыми, я не совсем верно выразился. Я не требую ничего, что было бы мне не нужно. Возьмем, к примеру, бриллиантовую брошь моей бабушки, единственную ценную вещь, доставшуюся мне по наследству. Надеюсь, ни у кого не может быть сомнений в том, что эта брошь должна была бы остаться у меня, но мне и в голову не пришло требовать ее у Аманды обратно.
От квартиры я не намерен отказываться ни при каких условиях. Я тот, кого оставит, так сказать, пострадавшая сторона, это было бы уж чересчур — требовать от меня, чтобы я убирался на все четыре стороны. Аманда, возможно, скажет, что квартиру мы получили лишь благодаря связям ее матери, женщины, кстати сказать, замечательной во всех отношениях. Но разве сама логика не подсказывает, что остаться должен тот, от кого уходят, а уйти — тот, кто уходит? До чего бы мы дошли, если бы все, кто расторгает брак, стали требовать, чтобы их нелюбимые супруги просто исчезли, словно по мановению волшебной палочки?
Самый щекотливый пункт — это ребенок. Скажу откровенно: я предпочел бы, чтобы сын остался с Амандой. Я не могу взять его. Как я, одинокий мужчина, да еще с такой профессией, как у меня, могу воспитывать ребенка? Разумеется, я готов исполнять свои законные обязанности в отношении сына. Я сделаю все, чтобы быть достойным отцом на расстоянии, ответственность за которое, как вы понимаете, лежит не на мне, — это обстоятельство следует неустанно подчеркивать при каждой возможности. Но беда в том, что я сгоряча уже пообещал Аманде всеми правдами и неправдами отнять у нее сына. Вернее, «пообещал» — не совсем подходящее слово: я прокричал ей это все в лицо два или три раза подряд. В последнее время тон наших разговоров оставлял желать лучшего. Это была угроза, я хотел испугать ее, хотел, чтобы она представила себе последствия, которые ждут ее, если она действительно от меня уйдет. И вот, она ушла, и мне не хочется проявлять малодушие. Моя потребность в унижениях удовлетворена с избытком. Одним словом, я бы хотел по-прежнему делать вид, будто любой ценой желаю оставить себе Себастьяна, но в то же время нужно сделать как-нибудь так, чтобы суд отказал мне в этом требовании. Это, так сказать, ваша задача. Если вы, как специалист, скажете мне: оставьте вашу бредовую затею, риск слишком велик, я, разумеется, откажусь от этой игры. Но было бы очень жаль. Я уверен, Аманда ни за что не отдала бы ребенка, хотя и бывает иногда совершенно непредсказуема.
Разумнее всего было бы, конечно, рассказать вам все по порядку. Но это не так-то просто. С тех пор как я познакомился с Амандой, моя жизнь стала настолько хаотичной, что я забыл о покое. В первую очередь я имею в виду то, что у нас не было привычек. Это вам говорит человек, для которого нет ничего желаннее привычек. У нас никогда не было этого умиротворяющего повторения каких-то маленьких житейских ритуалов, которые лишь на первый взгляд кажутся утомительными, на самом же деле служат чем-то вроде спинки стула, на которую можно откинуться, чтобы перевести дух. Привычки — это своего рода перила или поручни, служащие нам опорой в трудные минуты. Мне их всегда не хватало. Мы никогда не знали, в котором часу у нас завтрак. Мы каждый раз торговались друг с другом о том, кто будет готовить ужин. У нас не было никаких определенностей, кроме того, что я каждое утро отправлялся в редакцию и в конце дня усталый возвращался домой. Иногда мы несколько вечеров подряд проводили с друзьями и знакомыми, иногда месяцами никого не видели. Иногда мы занимались любовью несколько ночей подряд, иногда неделями не подходили друг к другу. Когда Себастьян болел, она была то самой заботливой и нежной матерью, а то вдруг требовала, чтобы я взял отпуск и сидел с ребенком. Я никогда бы не стал жаловаться, но теперь, когда она выставляет меня человеком, жизнь с которым невыносима, я не вижу необходимости молчать об этом.
