Башмаки на солнце

Башмаки на солнце

Авторы:

Жанр: Биографии и мемуары

Цикл: Иностранная литература, 2014 № 08

Формат: Полный

Всего в книге 6 страниц. Год издания книги - 2014.

Фрагменты книги писателя и журналиста Паоло Манелли (1891–1984) «Башмаки на солнце». Хорошие люди и преступные будни войны. Перевод Ольги Поляк.

Читать онлайн Башмаки на солнце


Паоло Монелли

Башмаки на солнце

О веселых и грустных приключениях солдат альпийских стрелковых войск, о мулах и о вине

Фрагменты книги

От автора

Среди альпийских солдат «выставить башмаки на солнце» — значит погибнуть в бою. Правда, из этого вовсе не следует, что в моей хронике военных происшествий речь пойдет лишь о павших. Многие из нас вернулись домой и снова зашагали по дорогам жизни. А потом раздался призыв к новой битве — совсем другой битве, за другие идеи. Мы тогда уже были не такими, как прежде, мы вышли с пепелища прошлого, к которому нет возврата и которое всегда будет напоминать о себе незаживающими ранами. Раны эти глубже окопов вдоль склонов гор, притихших и вновь опустевших после нашего ухода. Мы отдали войне все, что у нас было, — да, именно так: война отняла у нас целую жизнь, точь-в-точь как пуля отняла жизнь у тысяч наших товарищей, не дав поблажек и тем, кто носил ордена в петлице. Наша молодость — простодушная, искренняя, бьющая через край — выставила башмаки на солнце, когда мы отбивали у врага последнюю пядь земли; с тех пор прошло два года, но, кажется, это было давным-давно.

Написав эту книгу, я долго не мог напечатать ее; прозорливые издатели целый год отказывались от рукописи, ведь война вышла из моды и рассказывать о живых и о мертвых, попавших к жестокости в западню, стало считаться дурным тоном. Ну а что если книги о войне и впрямь старомодны и безвкусны и людям нет дела до оживших призраков-юнцов, что слагают песни о чести и долге?

Но это не так, я уверен. Мое повествование, конечно, не откроет новой правды о военных буднях и тем более не претендует стать барометром нынешней жизни. Однако нет сомнений, что все-таки найдется человек — затерявшийся в городской толпе или сбежавший от людей к альпийским перевалам, — который, не стремясь к славе и почестям, в те лихие годы просто выполнял свой долг и до сих пор носит в душе невысказанную боль. Именно ему эту свою книгу — продиктованную сердцем — я подношу так, как мы подносили вино и песни случайному гостю, с которым делили свой ужин.

Берлин, февраль 1921 г.

Рождество 1915 г.

В воздухе пульсирует тревога.

Старшина с командиром полка горячо перешептывались в столовой. Потом явился командир двести шестьдесят четвертого, они уже втроем принялись о чем-то совещаться, нас же, подчиненных, отправили созерцать звезды. Но вместо этого мы пошли в остерию повидать белокурую Марию да брюнетку Джузеппу, а заодно угоститься розовым салорно, дабы укрепить свой дух перед завтрашним праздником.

Мы навеселе. Ну что делать будем? Куда пойдем? Глаза блестят, в голове сумбур, и кажется, будто тело пустое и невесомое. Гарбари говорит:

— Панаротта — вон она, эта гора. Оттуда каждый вечер палят по долине.

Командир отдает распоряжения.

В полночь трогаемся. Долина окунулась в лунный свет, суматоха, суетливые проводники, мулы, солдаты, ящики с провизией и патронами. Холод собачий. Белесые звезды.

Шагаю, словно в забытьи, по лунным тропам. Впускаю в сердце горстку воспоминаний о доме, далеком и родном, думаю о том, с каким упоением буду рассказывать про подвиг, что свершается в эту минуту. Солдаты бредут молча, лишь иногда кто-то чертыхнется, а кто-то с кем-то тихо перебросится парой слов под треск пальбы. Дребезжит походный котелок, покачивается на плече товарища ружье — вот границы нашего мира, ничего больше не существует.

Идем шесть часов без передышки, доходим до долины, куда не проникает луч солнца, — со всех сторон обступили заснеженные склоны. Завтра в бой — и строго смотрит сверху небо, и стужа лютая. Устраиваемся на постой в разграбленной деревушке. Солдаты усмехаются, глядя на нескладные кресла из ивовых прутьев. А офицеры потешаются над любовными письмами, обнаруженными в комнате хозяйки. Мне достался опрятный белый домик, спаленка в стиле рококо, с овальным зеркалом, низким диваном. Но топот солдатских сапог по дощатой лестнице — вверх и вниз — гонит сон прочь.

Ночью будем атаковать позицию, которой и в глаза не видели. Мы должны добраться туда по извилистым, утопленным в сугробах лесным тропкам. Исследуем карту, чтобы прояснить хоть что-то. Солдат из пехотного полка, уже давно стоящего в этой долине, знает местность как свои пять пальцев (странно, почему же тогда в атаку посылают наш полк, а не их?); он добродушно замечает, что карта врет и только сбивает с толку, в ней больше погрешностей, чем подсказок и ориентиров. Но делать нечего, доверимся собственному чутью, это наш первый бой, да и негоже осуждать командира. И вот мы присоединяемся к нестройному пенью взвода, который с шиком устроился в этом деревенском гнездышке:

Смелей, друзья, в атаку,
Отбросьте всякий страх!

В девять часов вечера покидаем передовой пост. Над нами бархатное, ясное небо.

— В полночь выйдет луна.


В полночь выкатилась луна. Густой лес, сквозь который мы настороженно пробираемся (схваченный морозом снег скрипит и стонет под нашими тревожными шагами), наполняется кружевными тенями и мягким светом. В душе растет щемящее, томительное чувство, что сродни грусти. Где-то в далекой комнате стоит кровать, до краев полная сном, вот бы сейчас свернуться калачиком под одеялом — в любом из здешних домов — и заснуть… До чего же охота есть, и от стужи зуб на зуб не попадает! Пиф-паф. Пальба.


С этой книгой читают
Заветы юности

Документальную книгу англичанки Веры Бриттен (1893–1970) «Заветы юности», фрагменты из которой в переводе Антона Ильинского печатает «ИЛ», Борис Дубин, автор вступления, называет «одной из самых знаменитых книг о Первой мировой войне», к тому же написанную не о фронте, а о тыле. И далее: «Перед читателем — один из лучших, на мой взгляд, портретов английского характера, уникальный и при этом совершенно конкретный портрет юной англичанки».


Домой

США, 1940-е годы. Неблагополучная негритянская семья — родители и их маленькие дети, брат с сестрой — бежит от расистов из Техаса в Джорджию в городишко Лотус. Проходит несколько лет. Несмотря на бесправие, ужасную участь сестры и мучительные воспоминания Фрэнка, ветерана Корейской войны, жизнь берет свое, и героев не оставляет надежда.


Расшифрованный Достоевский. «Преступление и наказание», «Идиот», «Бесы», «Братья Карамазовы»

Книга известного литературоведа, доктора филологических наук Бориса Соколова раскрывает тайны четырех самых великих романов Федора Достоевского – «Преступление и наказание», «Идиот», «Бесы» и «Братья Карамазовы». По всем этим книгам не раз снимались художественные фильмы и сериалы, многие из которых вошли в сокровищницу мирового киноискусства, они с успехом инсценировались во многих театрах мира. Каково было истинное происхождение рода Достоевских? Каким был путь Достоевского к Богу и как это отразилось в его романах? Как личные душевные переживания писателя отразились в его произведениях? Кто был прототипами революционных «бесов»? Что роднит Николая Ставрогина с былинным богатырем? Каким образом повлиял на Достоевского скандально известный маркиз де Сад? Какая поэма послужила источником знаменитой легенды о «Великом инквизиторе»? Какой должна была быть судьба героев «Братьев Карамазовых» в так и ненаписанном Федором Михайловичем втором томе романа? На эти и другие вопросы о жизни и творчестве Достоевского читатель найдет ответы в этой книге.


Морской космический флот. Его люди, работа, океанские походы

В книге автор рассказывает о непростой службе на судах Морского космического флота, океанских походах, о встречах с интересными людьми. Большой любовью рассказывает о своих родителях-тружениках села – честных и трудолюбивых людях; с грустью вспоминает о своём полуголодном военном детстве; о годах учёбы в военном училище, о начале самостоятельной жизни – службе на судах МКФ, с гордостью пронесших флаг нашей страны через моря и океаны. Автор размышляет о судьбе товарищей-сослуживцев и судьбе нашей Родины.


Неизвестный М.Е. Салтыков (Н. Щедрин). Воспоминания, письма, стихи

Михаил Евграфович Салтыков (Н. Щедрин) известен сегодняшним читателям главным образом как автор нескольких хрестоматийных сказок, но это далеко не лучшее из того, что он написал. Писатель колоссального масштаба, наделенный «сумасшедше-юмористической фантазией», Салтыков обнажал суть явлений и показывал жизнь с неожиданной стороны. Не случайно для своих современников он стал «властителем дум», одним из тех, кому верили, чье слово будоражило умы, чей горький смех вызывал отклик и сочувствие. Опубликованные в этой книге тексты – эпистолярные фрагменты из «мушкетерских» посланий самого писателя, малоизвестные воспоминания современников о нем, прозаические и стихотворные отклики на его смерть – дают представление о Салтыкове не только как о гениальном художнике, общественно значимой личности, но и как о частном человеке.


Повесть моей жизни. Воспоминания. 1880 - 1909

Татьяна Александровна Богданович (1872–1942), рано лишившись матери, выросла в семье Анненских, под опекой беззаветно любящей тети — Александры Никитичны, детской писательницы, переводчицы, и дяди — Николая Федоровича, крупнейшего статистика, публициста и выдающегося общественного деятеля. Вторым ее дядей был Иннокентий Федорович Анненский, один из самых замечательных поэтов «Серебряного века». Еще был «содядюшка» — так называл себя Владимир Галактионович Короленко, близкий друг семьи. Татьяна Александровна училась на историческом отделении Высших женских Бестужевских курсов в Петербурге.


Санньяса или Зов пустыни

«Санньяса» — сборник эссе Свами Абхишиктананды, представляющий первую часть труда «Другой берег». В нём представлен уникальный анализ индусской традиции отшельничества, основанный на глубоком изучении Санньяса Упанишад и многолетнем личном опыте автора, который провёл 25 лет в духовных странствиях по Индии и изнутри изучил мироощущение и быт садху. Он также приводит параллели между санньясой и христианским монашеством, особенно времён отцов‑пустынников.


Адмирал Конон Зотов – ученик Петра Великого

Перед Вами история жизни первого добровольца Русского Флота. Конон Никитич Зотов по призыву Петра Великого, с первыми недорослями из России, был отправлен за границу, для изучения иностранных языков и первый, кто просил Петра практиковаться в голландском и английском флоте. Один из разработчиков Военно-Морского законодательства России, талантливый судоводитель и стратег. Вся жизнь на благо России. Нам есть кем гордиться! Нам есть с кого брать пример! У Вас будет уникальная возможность ознакомиться в приложении с репринтом оригинального издания «Жизнеописания первых российских адмиралов» 1831 года Морской типографии Санкт Петербурга, созданый на основе электронной копии высокого разрешения, которую очистили и обработали вручную, сохранив структуру и орфографию оригинального издания.


Колдовство по найму

В наднепрянских губерниях с давних времен сохранились сказания о природных и ученых ведьмах и ведьмаках, наделенных чудесной способностью к превращениям, даром ночных полетов, умением морочить, отводить глаза и страшным даром господствования над самой природой…Из книги «Старинные предания украинских народов».


Я дрался на бомбардировщике. «Все объекты разбомбили мы дотла»

НОВАЯ книга от автора бестселлеров «Я дрался на Т-34», «Я дрался на Ил-2» и «Я дрался на Пе-2»! Собрание воспоминаний летчиков Великой Отечественной, воевавших на бомбардировщиках Пе-8, Ил-4, Б-25, А-20 и др. Налеты на железнодорожные узлы и вражеские столицы, удары по стратегическим объектам и коммуникациям противника, торпедные и топмачтовые атаки — на боевом счету героев этой книги сотни смертельно опасных заданий, успех которых зависел от каждого члена экипажа — командиров кораблей, пилотов, штурманов, бортинженеров, стрелков-радистов.


Цвет твоей крови

«„Начинается регистрация на рейс AT 23/3 по маршруту Акваполис – Новые Афины, – вспыхнула голографическая надпись под потолком. – Пассажиры приглашаются к первому терминалу“. Люди начали подниматься из кресел, потянулись к приветливо распахнувшейся двери терминала, на минуту сотворив что-то отдаленно смахивающее на сутолоку. Лучшего момента не выбрать. Клим скользнул взглядом по лицам, по фигурам. Задержался на девушке в легком костюме, янтарном, с лазурными вставками: блуза без рукавов и короткие, до колен, штаны с накладными карманами.


Один день фармера

«Утро на дворе, сказал себе Иван Денисов, вставай, морда. На фарм пора. Дела тебе придется совершить мерзкие, но, если ими пренебречь, как собака подохнешь под забором.И просыпаться не хотелось. Он даже позволил себе немного полежать с закрытыми глазами, цепляясь за уходящий сон. А потом запах старой, горелой юп-изоляции и прогорклый аромат дешевого кофе его достали окончательно. Да к ним еще примешалась и легкая вонь дезинфицирующего раствора, используемого только в стандартизированных гостиницах…».