Он пас овец в предгорьях — Ахмед Белькасем, двенадцатилетний алжирец. Каждое утро, едва рассвет проникал сквозь щели старенького сарайчика, он вскакивал с циновки, сбрасывал с себя старую, пропахшую конским потом попону, служившую ему вместо одеяла, и бежал к коралю. Ахмед открывал его тяжелые, сколоченные из толстых досок ворота и выгонял стадо на дорогу.
Стадо принадлежало французу — фермеру Пьеру Лорану, монсеньору Лорану, как звали его в деревне.
Когда Ахмед начинал свой трудовой день, монсеньор Лоран еще спал в своем большом белом доме с крытой террасой, а когда он просыпался и, позевывая, выходил на террасу, — невысокий, кряжистый, похожий на старое корявое дерево, Ахмед был уже далеко. Встречались они редко. Ахмед избегал хозяина: тот не любил его, и когда встречал, то скрипел, как плохо смазанная арба: «В лес смотришь, волчонок… я из тебя дурь выбью» — и грозил большим коричневым кулаком. Ахмед опускал свои черные блестящие глаза в землю, молчал, тихо ненавидел монсеньора Лорана. Хозяин был прав. Ахмед действительно «смотрел в лес», который синими уступами спускался с гор к долине. Там были партизаны, были друзья, многие из его деревни. Там когда-то был и отец.
Сегодня монсеньор Лоран, против обыкновения, поднялся спозаранку. Ахмед видел, как он возился на конюшне, приторачивал к седлу карабины, спешил. Вскоре он нагнал стадо. И поравнявшись с Ахмедом, изобразил на лице гримасу, которая, видимо, должна была означать улыбку, и махнул ему короткой толстой рукой: «Сегодня мы прикончим всех ваших. Вчера они спустились за жратвой и выдали себя». Он дал лошади шпоры и пустил ее галопом. Клубы пыли брызнули Ахмеду в лицо. Тот вытер лицо руками и плюнул в сторону ускакавшей лошади.
Ахмед понял все сразу. Начиналась новая карательная экспедиция в горы. Во время одной из таких экспедиций был убит его отец. В те дни монсеньор Лоран был предупредительно вежлив с его матерью и, встречая ее на улице, сгибал толстую бурую шею и скрипел: «Как дела, мадам Белькасем? Не пишут ли вам ваши, а? Ха-ха-ха!» Он радостно кряхтел и отфыркивался, вытирая шею большим цветастым платком. Однажды Ахмед бросился на него с кулаками и ударил головой в живот. «Но-но», — сказал удивленно монсеньор Лоран. Он поднял Ахмеда, как щенка, и бросил его в сторону матери: «Ловите, мадам». Ахмед тогда больно ушибся.
Сегодня начиналась новая охота. Со всех сторон долины к предгорьям мчались вооруженные фермеры-французы, каратели-добровольцы. Это их имениям грозил пожар народной войны алжирского народа, поднявшегося в 1954 году на борьбу за независимость своей страны; это их стада, их земли, их доходы, их власть были поставлены под угрозу, и они пришпоривали своих коней, полные страха и ненависти.
Стадо медленно подвигалось в сторону гор. Мерно звенели колокольчики на шеях овец. Вот их первые ряды почувствовали запах травы и трусцой двинулись вперед. Колокольчики зазвенели громче, веселее.
— Эгей! Эгей! — кричал Ахмед, похлопывая хлыстом и не давая овцам разбежаться в стороны. Овцы начали поглощать свой дневной рацион. Над стадом повисла сонная тишина. Небо стало совсем светлым, прозрачным, синяя кромка леса резко выделялась на его бледном фоне. Горы стояли кругом, как прекрасная рама прекрасной картины.
Ахмед лег на спину в густую траву, закинул руки за голову, задумался, побарабанил пальцами по лбу, замер. Было очень плохо. Если каратели сегодня настигнут партизан, — это конец. Погибнут дядя Айсон и его братья, погибнут другие люди. Французские колонизаторы тогда потеряют всякое чувство меры, — сейчас они хоть немного побаиваются.
Ахмед представил себе, как там, в горах, идет бой. Если бы он был взрослым! Мать часто приходит к нему в сарайчик, когда хозяина нет дома. Она берет в руки его курчавую голову, говорит: «Ахмед, ты один остался у меня». Ахмед это знает. Он больше не делает глупостей. Исправно служит. И все-таки, если бы он был хоть немного побольше…
Потом наступил полдень. Ахмед отогнал стадо в небольшую дубовую рощу, и овцы прилегли под деревьями. Прилег и Ахмед. Он смотрел на бледное небо. Думал о разных вещах.
Прошло около часа. Зной разливался по долине, томил тело, заставляя слипаться глаза.
Вдруг Ахмед услышал едва уловимый звук. Он перевернулся, приложил ухо к земле. Так и есть: где-то невдалеке рысью шла лошадь. Ахмед выбежал на дорогу и скоро увидел всадника. Это был монсеньор Лоран. Но в каком он был виде! Его рубашка была разодрана в клочья, шляпы не было. Одной рукой он держал поводья, а другая болталась на груди, на перевязи из какой-то грязной тряпки. Монсеньор Лоран придержал лошадь и тупо посмотрел на Ахмеда. Потом сказал:
— Дай сюда кнут.
Ахмед протянул ему руку, тот рванул кнут, взвил его над головой и, резко выдохнув воздух, опустил длинную кожаную полосу на плечи мальчика. Ахмед вскрикнул и отпрянул в сторону.
— Врешь, — прохрипел монсеньор Лоран. — Ты думаешь, ваша взяла?
Он перегнулся через седло и снова полоснул кнутом по спине Ахмеда. Тот бросился бежать, но монсеньор Лоран тронул поводья и быстро нагнал мальчика. Он хлестал и хлестал его по спине, по плечам, по голове, стараясь добраться до лица. Ахмед упал в траву. Прижал лицо к земле, закрыл голову руками, вздрагивая при каждом ударе, молчал.
![Девять возвращений [Повести и рассказы]](/storage/book-covers/ed/ed7af831d7446cc273c19395f0b07a748a40724c.jpg)
