Кошачий переулок изгибался под тупым углом и на некоторое время привлекал глаз двумя вывесками: «Похоронное бюро „Студия“. Любительские гроба», и пивная с хором «Ласточка».
Доктор Тиман сидел за письменным столом, имея перед глазами две этих вывески и мокрые крыши флигелей Кошачьего переулка. Чернила приходилось разводить чаем, перо царапало бумагу. При некотором напряжении воли доктор Тиман написал две страницы текста следующего содержания:
«Приближаясь к шестому десятку, я страдаю астмой и имею все шансы на внезапную смерть от удушья. Печально, если ряд замечательных открытий, которые я сделал, будет утрачен человечеством. Поэтому, находясь, как полагается составителю завещания, в здравом уме и твердой памяти, я составлю приблизительное описание сделанного мною открытия. Я, доктор Тиман, сын либерального мирового судьи и слушательницы Бестужевских курсов, окончивший по первому разряду университет, двадцать шесть лет назад женился на опереточной актрисе Олимпиаде Зеркаловой. Подробности этого события не имеют прямого отношения к моему завещанию, поэтому я их опускаю. При великолепном физическом сложении моя жена страдала абсолютным отсутствием представления о долге, морали, чести. Наследственность. Семья дегенератов. За двадцать лет я не слышал от нее ни одного слова правды. Я менял города, менял знакомых, но через два месяца я был муж мадам Тиман. Актеры, поручики, чиновники особых поручений, гимназисты, цирковые атлеты… Калейдоскоп, карусель, хоровод — и так двадцать лет…
Можно подумать, что она родилась без совести, так, как дегенераты рождаются без пятого пальца на руке, без мочки на ухе. И тогда мне пришла в голову мысль об операции, которой еще не сделал ни один хирург в мире. Ей нужно привить честность, искренность, долг, как яблоне-дичку прививают антоновку. Или как хирурги делают пересадку кожи. В первые четыре года я сильно подвинулся вперед. Я нащупывал пути, но я был близок к истине. Она убежала с инструктором из скэтинга. И тогда я понял, что она помогла мне стать гением. Она дала мне нечеловеческую энергию. Она сделала из меня Тимана, который держит в руках ключ к тайнам».
Доктор Тиман подчеркнул «ключ к тайнам» и сердито ткнул перо в чернильницу. Как раз в эту минуту неопределенное количество раз зазвонил звонок в коридоре. Но так как к доктору Тиману полагался только один звонок, он продолжал писать!
«При помощи сложных сконструированных мною приборов в нейтрализованной оболочке я могу разводить культуру микроба искренности. Мало того, я могу привить любому человеческому организму микроб искренности, и данная человеческая особь с момента прививки незаметно для себя и окружающих обретет так называемую искренность, т. е. мысли и слова человеческой особи будут вполне координированы… Данный человек будет говорить все, что думает. Внешне проникновение бациллы искренности в организм сказывается только в едва заметном голубом свечении кожи. В стеклянной запаянной колбе, которая лежит на моем столе, в данное время находится культура микроба искренности»…
Доктор Тиман откинулся в кресло и с удовольствием посмотрел на запаянную колбу. Как раз в эту минуту дверь кабинета доктора открылась, и в комнату не совсем твердой походкой вошел человек в непромокаемом пальто. Усы человека свисали вниз и имели слегка увлажненный вид. В правой руке человек держал клешню рака, левая придерживала оттопыренный карман. Человек плотно закрыл дверь и повернулся к доктору Тиману.
— Ми-и-лашечка, — сказал незнакомец, — м-и-и-ла-шечка, гражданин… Христос воскресе… Тиха украинская ночь… Не беспокойтесь, я сам…
Отпустив полу пальто, он поймал стул и крепко уперся в спинку.
— Позвольте, — сказал доктор Тиман, — я вас…
— Неважно… Аб-солютно неважно… Допустим, я Кораблев. Может быть, меня и выгнали из прогимназии… Но, ска-жем, Пушкин… Пушкин тоже…
— Послушайте, — сказал доктор Тиман, отодвигаясь от стола.
Незнакомец вздохнул и положил клешню рака на стол доктора Тимана.
— Я вам лично неизвестен… Да. Но, допустим, если я Диоген или тому подобное… Может же быть…
Мокрые усы клонились вправо и влево, отшатывались назад и надвигались.
Доктор попробовал встать из-за стола. Но территория была мала. Кресло не двигалось. Стул незнакомца упирался вплотную.
— Я — человек состоятельный, — сказал незнакомец и икнул.
От запаха пива и рачьей клешни на свеженаписанных строках завещания ярость овладела доктором Тиманом. Медленно, белея от злости, он сказал очень тихо:
— Пошел вон!..
— Ну вот… — грустно сказал незнакомец. — Ну вот… Странный вы человек…
Незнакомец откинулся назад и уперся в дверь.
Затем поймал полу пальто и ласково прошептал:
— Выпьем!
Фиолетовые и зеленые круги завертелись перед глазами Тимана. Он встал, упираясь спиной о стол. Правая рука пошарила за спиной и нашла первый попавшийся предмет. Предмет описал дугу и со стеклянным звоном разбился о голову незнакомца. Затем левая рука Тимана уперлась в грудь незнакомца. За спиной незнакомца открылась дверь, и он вывалился в коридор с грохотом и скрежетом каблуков. Гулко хлопнув, как дверца волшебного ящика фокусника, закрылась дверь комнаты Тимана, и затем явственно щелкнул замок. Тяжело дыша, Тиман сел в кресло и прочитал последние строки, которые он успел написать до этого необычайного визита:
![После града [Маленькие повести, рассказы]](/storage/book-covers/ed/ed3275babf9d93af51550c86d062d826245b1344.jpg)
