Исчерпывающе ответить на этот вопрос невозможно. Был бы я верующим, сказал бы: «Бог или иные высшие силы направили», а в пределах «материалистического понимания» — такая уж рекомбинация генов и устройство высших структур мозга. Читать я научился в пять с небольшим, и поскольку тётушка работала директором библиотеки, читал всё подряд, очень много и бессистемно. Но уже тогда отдавал предпочтение остросюжетной литературе: Александр Дюма, Майн Рид, Жюль Верн. Нравились советские книги «про шпионов» и то, что печаталось в журналах «Знание — сила» и «Техника — молодёжи». Отечественной фантастики в начале 1950-х было немного, за исключением Владимира Немцова, Вадима Охотникова, Александра Беляева, но и это проглатывалось с большим интересом и удовольствием. К восьми годам «количество переросло в качество», и захотелось написать что-то самому. С тех времен у меня сохранились школьные тетрадки «в три косые линейки» с первыми набросками «романов» — на рассказы я не разменивался.
>Автор в действии! Дружеский шарж Сергея Красулевского.
Но к профессии писателя вы пришли далеко не сразу…
В 1956 году литературные упражнения я забросил. В этом году одновременно вышли «Туманность Андромеды» и «Сокровища Громовой луны», начался взлёт отечественной и относительно «массовое» издание зарубежной фантастики. Вернулся к сочинительству я лет в семнадцать, уже осознанно хотелось писать для себя и для друзей то, что другими авторами не освещалось по идеологическим причинам. Писал я вещи не «антисоветские», а просто «несоветские». Поскольку в советской действительности места моим героям и их приключениям не находилось, пришлось вывести за скобки Советскую власть.
Так вот и пошло: писал, начиная с шестьдесят второго по восемьдесят шестой год, исключительно для узкого круга ценителей, так что не совсем «в стол». По врождённой бесшабашности чекистов не боялся, и они мной тоже не сильно интересовались, им других дел хватало. В восемьдесят седьмом году состоялись первые публикации, и с тех пор могу называть себя «литератором».
Что больше повлияло на вас как на писателя: фантастическая литература, исторические труды, мемуары очевидцев описываемых вами событий?
На «протописателя» повлияла всякая литература: и та, что нравилась, и та, что вызывала отторжение, — всевозможные справочники, научно-популярная и серьёзная литература. Большое влияние оказали контакты с живыми людьми, их рассказы и воспоминания. Например, во многих боевых эпизодах цикла «Дырка для ордена» использованы воспоминания друга моего старшего брата, участвовавшего в подавлении Будапештского восстания 1956 года, рассказы сослуживцев по полку, тоже успевших кое-где повоевать. Вообще, армейские байки и флотский «трёп» в кают-компании — богатый кладезь для сюжетов.
Иногда вас называют родоначальником российской альтернативно-исторической фантастики. Каково это — быть первым?
Родоначальник целого жанра — это не совсем верно. У меня были предтечи, только они либо забыты за давностью времён, либо усилиями цензуры не дошли до читателя. Вот из тех, кто смог опубликоваться с началом «перестройки», — действительно первый, да и то потому, что написал свои романы задолго до пришествия Михаила Горбачёва. Вспоминается один из неоконченных «романов» в тетради по биохимии, датированный концом 1964 года. Он начинался словами: «Когда наконец рухнула Советская власть и в России восстановилась монархия…». Так что можно считать, что мне повезло, ведь первым могли стать Владислав Рыбаков, Андрей Валентинов, Андрей Лазарчук, Лев Вершинин… Дело в том, что к моменту, когда «стало можно», остальные только начали «выходить за рамки», а у меня тексты уже были.
>Первые публикации были в сборниках.
Как вы думаете, почему именно жанр альтернативной истории ныне столь популярен в России?
Главных причин здесь две. Первая — советская историческая наука за семьдесят лет была чудовищным образом искажена и фальсифицирована. Любому мыслящему человеку, даже не имеющему доступа к секретным или зарубежным источникам, очевидная ложь и простые «умолчания» бросались в глаза. Именно поэтому у ряда любителей истории появилось желание «восстановить истину». Иногда это получалось интересно и достоверно, как, например, у Суворова, Мельтюхова, Солонина и т. п., иногда — абсурдно, как у Мухина, Фоменко и других. Но всё это не совсем «альтернативная история».
Вторая причина — творческая. Автор внезапно задаётся вопросом: «А что бы произошло в случае, если бы то или иное событие не состоялось вообще, или под влиянием неких факторов начало развиваться в ином направлении?». Возникает своего рода интеллектуальная игра. Она чаще всего выступает самоцелью: создать на базе достоверных фактов убедительный вариант «новой реальности». Этим любят забавляться западные авторы, один из первых — Арнольд Тойнби. Возникают необычные коллизии: «Если бы Македонский не умер от холеры», «Если бы Наполеон не отказался принять на вооружение первый пароход»… Идеологической нагрузки такие упражнения обычно не несут, но вот как развитие воображения привлекают многих.
