Конец последних зимних каникул напоминает заход на круг почета. Мы оттрубили целых семь семестров, остался один, по сути формальный. Это дело хочется отметить, как дóлжно обычному парню – насладиться свободным временем, на пару часов погрузиться в блаженное забытье ютьюба. Ни то ни другое мне, увы, не светит.
Потому что с другого края кровати на меня таращится Осень и ждет оправданий.
Мол, занятия начинаются через два дня, а я еще не определился с предметами, и на уроки к нормальным преподам всегда вагон желающих, и «Таннер, в этом весь ты».
Тут Осень права: в этом впрямь весь я. Хотя как же иначе, если в наших отношениях я стрекоза, а она муравей. Так было с самого начала.
– Все ровно.
– Все ровно, – повторяет Осень, бросая карандаш. – Напечатай себе это на футболке.
Осень – моя лучшая подруга и моя наперсница. Для меня она воплощение надежности, спокойствия и безопасности, но в том, что касается занятий, она жуткая зануда.
Я переворачиваюсь на спину и смотрю на потолок над ее кроватью. В десятом классе – сразу после того, как переехал сюда и попал к ней под крыло, – я подарил Осени на день рождения постер с котенком, ныряющим в ванну с пушистыми клубками. Крепко приклеенный, постер до сих пор висит на стене. Котенок – няша, но классу к одиннадцатому невинная прелесть постера затянулась пошловатым флером. Поверх доброго призыва «Вперед с песней, не бойся, киска!» я прилепил четыре стикера, творчески переработав замысел создателей постера: «Вперед с песней, не бойся за киску!»
Осень наверняка согласилась с моей трактовкой, потому что постер не сняла.
Повернув голову, я пристально на нее смотрю.
– Ты-то что беспокоишься? Я же со своими предметами не определился.
– Не беспокоюсь я, – заверяет Осень, хрустя крекерами. – Но знаешь ведь, как быстро набираются классы. И я не хочу, чтобы ты загремел на органику к Хойю, домашки он задает вдвое больше, чем другие, и это расстроит мне личную жизнь.
Ну, это полуправда. Если на органику я загремлю к Хойю, личная жизнь Осени впрямь нарушится: я за рулем и вожу ее на большинство свиданок, но бесится она из-за того, что я вечно тяну до последнего и все равно добиваюсь своего. Каждый на свой манер, но учимся мы оба хорошо – оба круглые отличники, оба блестяще сдали тесты для колледжа. Только Осень с домашкой – как голодная собака с костью, а я – как кот у раскрытого окна в погожий день: если в пределах досягаемости интересная жертва, с удовольствием загипнотизирую ее и сожру.
– Ясно, твоя личная жизнь у нас на первом месте. – Я поворачиваюсь на бок и стряхиваю крекерное крошево, прилипшее мне к руке. От крошек на коже остались красные точки, совсем как от мелкого гравия. Куда подевалось ее чистоплюйство?! – Господи, Осень, ну ты и свинья! Посмотри, во что кровать превратилась!
В ответ Осень засовывает в рот еще несколько крекеров «Ритц»[2] – на постельное белье с Чудо-Женщиной льется свежий поток крошек. Рыжеватые волосы собраны в неряшливую гульку, пижаму со Скуби-Дуби Осень носит с четырнадцати лет. Она ей по-прежнему впору, ну… большей частью.
– Если когда-нибудь приведешь сюда Эрика, он потом от ужаса не оправится, – предупреждаю я.
Эрик – наш общий друг, один из немногочисленных немормонов у нас на потоке. Фактически Эрик – мормон, по крайней мере родители у него мормоны, но из тех, кого называют мормонами номинальными. Они употребляют алкоголь и кофеин, периодически появляются в церкви. «В нас лучшее из обоих миров», – говорит Эрик, хотя нетрудно заметить, что Святые последних дней[3], СПД, обучающиеся в средней школе Прово, с ним не согласны. В повседневной жизни номинальный мормон ничем не отличается от немормона, то есть от меня.
Кусочки крекеров летят у Осени изо рта: она кашляет, якобы подавившись от отвращения.
– Эрик близко к моей постели не подойдет!
Но я-то здесь, на ее незаправленной постели, на ее кровати! Раз меня допустили к Осени в комнату, значит, ее мама доверяет мне целиком и полностью. Или миссис Грин уже чувствует, что между мной и Осси ничего не будет.
Однажды мы с ней попробовали, во время зимних каникул в десятом классе. К тому времени я жил в Прово всего пять месяцев, но искра между нами пробежала сразу – вспыхнула благодаря множеству общих уроков и общему диссидентскому статусу в мормонской школе. Когда «дошло до тела», для меня искра, к сожалению, погасла, и каким-то чудом пуля под названием «неловкость после тисканья» пронеслась мимо нас. Рисковать бы я больше не стал.
То, что мы сидим слишком близко друг к другу, Осень чувствует одновременно со мной. Она выпрямляет спину и одергивает пижамную куртку. Я отодвигаюсь к самому изголовью: там безопаснее.