Близнецов выписали из клиники для недоношенных детей всего лишь час назад. Два месяца в прозрачной капсуле с искусственно очищенным и согретым воздухом, на искусственном кормлении сделали малышей какими-то тихими, малоподвижными. Отца к ним не пускали – показывали через стекло. А вот, наконец, оба близнеца оказались у него возле сердца и печени – один слева, другая – справа. Как всем детям, этим тоже предстояло засесть в обоих этих внутренних органах отца, так что нынешнее положение можно смело считать символическим.
Но Клод об этом не думал. Он принял их обоих из рук медсестры, хотя Роберта была с ним рядом. Но ему самому хотелось ощутить цену потери Софьи на руках.
Но ничего особенного, кроме не покидавшей его эти два месяца после смерти жены при родах беспросветной ноющей черноты внутри, он не ощутил.
Пеленки пахли лекарствами или дезинфекцией. Личики спящих младенцев были уже не такими крошечными, как раньше. У мальчика даже появились щеки.
Роберта отогнула пеленки с их лиц и счастливо засмеялась при виде внуков.
– По копии каждого родителя родилось!
Клод, если честно, предпочел бы оригинал Софьи ее отпрыскам. Но выбирать не приходилось. И он вздохнул тяжело и горько.
Прежде чем сесть за руль, Клод усадил на заднее сиденье свою мать и осторожно, но все так же мрачно, разместил два белых конвертика с малышами – каждый теперь весил по два с половиной килограмма приблизительно – у Роберты на коленях. И она едва сдерживалась, чтобы не прижать хрупкие комочки со всей силы к груди. Нельзя было их пока будить.
Дома ждала приезда младенцев нанятая загодя кормилица. Ее огромная грудь содержала столько молока, что не только ее сынишке, но и близнецам все не высосать. Хоть они и не приучены к груди. Но Роберта надеялась на то, что к хорошему привыкаешь быстро.
На пороге дома их уже ждали счастливый дед с еще более счастливым старшим братишкой. Фредик прыгал вокруг выбирающихся из машины родственников и вопил:
– Мама, мама вернулась!
– Деточка, мамы нет, но есть сестра и брат, – с этими словами Клод как хрупкую драгоценность снял с колена розовый конвертик с девочкой. Окно было полуоткрыто. Тюлевая штора перекрутилась, и проем на улицу стал полностью открыт. Клод не замечал этого. Но Роберта побежала закрывать ставни. Ее внуки были существами тепличными.
Клод проводил ее глазами.
И тут случилось что-то из области мистики. Маленькая девочка открыла глаза, и Клод… задохнулся от неожиданности: синие бездонные очи были абсолютно взрослыми и в них светилась радость, даже веселье. Они словно говорили: «А вы не верили Фредику, который говорил, что мама станет маленькой девочкой и будет снова с нами. А я – вот она!»
И мир стал стремительно светлеть: малышка обвела глазами окружающих, хотя это не дано новорожденным, причем в веселом взгляде чувствовалось узнавание. Клод оторопел. Так и стоял с девочкой на руках столбом, и сердце будто омывалось волнами. Роберте даже пришлось самой выбираться с мальчиком на руках с заднего сиденья, огибая застывшего Клода. Она на секунду даже рассердилась на сына: мало того, что дети его не обрадовали, как она рассчитывала, он еще и…
Но стоило ей встать рядом с сыном и увидеть личико внучки, в глазах которой явно читалось узнавание окружающих, как она с ликованием завопила:
– Бог мой, Софи! Это же Софья!
Роберт, считавший себя оплотом здравого смысла, стоял до этого у входной двери, придерживая ее в распахнутом состоянии, чтобы удобно было входить с двумя детьми на руках, но при этом вскрике он не выдержал… Со всех ног кинулся к группе у машины и в два прыжка ее достиг. И тоже застыл с остановившимся дыханием, уставившись новорожденной в глаза.
