Операция длилась двенадцать часов. За операционным столом сменилось четыре хирурга, каждый из них — высококлассный профессионал из того исчезающего поколения, для которого фраза «пациент скорее мёртв, чем жив» не давала никакого права поставить крест на спасении.
Да и сам пациент попался из той категории сильных людей, которые при минимальных шансах умудрялись выиграть джекпот.
Современные препараты выводили больного из критического состояния намного быстрее, чем это было каких-то двадцать лет назад. Вечером Эвана оставили в реанимации, а уже под утро перевели в обычную палату.
Он выкарабкался.
Правда, из близких людей в этот момент не оказалось никого, кроме Руперта Берлингера. Марка Дэппера не выпускали из Акамара — все рейсы в столицу отменили, — другой родни у Эвана не было, большинство его друзей звонили из того же Акамара, а те, кто находился в столице, «хотели проведать позже».
Руперт провёл в палате младшего партнёра всё утро, скрючившись в неудобном кресле до такого состояния, что кости чуть не начали деформироваться. Его разбудила открывшаяся дверь — конструкция отъехала с неприятным жужжанием, и Руперт дёрнулся, вынырнув из полудрёма.
— Вы кто? — опешил глава «Берлингера», глядя на вошедшую блондиночку в фельдшерской форме.
— Простите, — прошептала она, поморщилась от громкого звука закрывшейся двери, — я хотела проведать э-э…
— Э-э-эвана? — подсказал Руперт, нахмурившись ещё сильнее.
— Да!
— Сюда нельзя посторонним.
— Да, знаю, — фельдшер замялась и начала нервно теребить форму, — у меня тут знакомые есть, я договорилась… боже, зачем я это сейчас сказала? — Девушка явно хотела стукнуть себя по лбу, но не стала позориться ещё больше. — Просто этот человек герой.
— Автограф потом возьмёте, — безапелляционно отрезал Руперт, намереваясь выставить непрошеную гостью вон.
— Нет, я… я с ним была, когда он полез за мальчиком. Я всего лишь хотела узнать, как он сейчас.
— Мальчик?
— Нет, э-э…Эван.
— Как видите, он полон энергии и сил. Всё? Можете идти. И если ещё раз захотите узнать новости, не надо сюда входить. Ждите в коридоре, его для таких, как вы, и построили специально.
Это было грубо.
Девушка сохранила профессиональную выдержку — хотя какая она профессиональная, в её-то возрасте? Тем не менее, то, что она не впала в истерику и не скатилась в ответные оскорбления, Руперту очень понравилось.
— Да. Вы правы. Извините, — пытаясь скрыть обиду, выдавила фельдшер и уже собиралась выйти из палаты, как вдруг услышала слабое и хриплое:
— Она жива?
Девушка удивлённо обернулась, Руперт вскочил с кресла и едва не упал — ноги затекли.
— Эван? Ты очнулся? Как ты себя чувствуешь? — прокричал он, плюхнувшись обратно в кресло и проклиная свой возраст (забыв за прожитые годы, что будь ему двадцать, ноги затекли бы точно так же).
— Как она? — просипел Эван, его глаза были закрыты, и никто не понял поначалу, он вообще очнулся, или просто находится в бреду?
Фельдшер, воспользовавшись временной недееспособностью Руперта, быстро приблизилась к койке, мягко взяла Эвана за потную ладонь и тихо сказала:
— Тише, я в порядке, всё хорошо.
Словно ощутив какой-то диссонанс, мужчина открыл глаза, с трудом сфокусировал взгляд на стоящей рядом девушке и… огонёк в глазах потух.
— Тебя точно не задело? — без особого интереса выдавил Эван, впрочем, не пытаясь высвободить руку.
— Я-то в порядке, честно-честно, — то ли не заметила натянутости, то ли сделала вид фельдшер.
— А мальчик?
— Жив. Все живы. Ты всех спас, — с плохо скрываемым восхищением выдавила девушка и, совершенно этого не ожидав, начала заливаться румянцем. — Если тебе что-то понадобится, у меня есть знакомые в этой больнице, я договорюсь о чём угодно. Правда. Мне не жалко совсем, — протараторила она.
— Спасибо.
Эван закрыл глаза и будто отключился от внешнего мира, впав во внутренние переживания.
— Думаю, вам пора, он очень устал, — подключился Руперт, дождавшись, пока спадёт отек с ног.
— Да-да, конечно. Ещё раз извините.
Она смущённо высвободила руку — сопротивления не получила и немного расстроилась, — развернулась и семенящими шажочками выскочила в коридор.
— Ты ведь спрашивал не о ней, — ледяным тоном сказал Руперт, когда они в палате остались вдвоём.
— О ней. — Эван не открывал глаз.
— Вы такие потрясающие актёры. — Руперт потерял последнюю надежду услышать, что всё это ложь. — Ты при смерти, и всё равно играешь. Её защищаешь? Или себя?
— Я не понимаю.
— Не понимает он. Я говорю о своей дочери. Об Эрин.
Эван открыл глаза и безэмоционально посмотрел на Руперта, медленно изучил его лицо.
— Ты знаешь.
И снова закрыл глаза, будто таким образом сбежал.
Руперту сейчас очень бы хотелось также сбежать, но он тут стоял и разбирался с проблемами, которые принёс ему младший партнёр. Тот самый младший партнёр, который всегда их решал!
— Почему ты мне не сказал? — Руперт из последних сил сдерживал всепоглощающую ярость.
— Ты бы не одобрил.
— Конечно, не одобрил! Я не просто так писал устав моей компании!
— И не понял бы.
— Конечно, не понял! Она же моя дочь!
— Ты бы не понял, потому что никого никогда не любил.
Руперт удивлённо уставился на своего коллегу, товарища, да какого там товарища — на своего друга, а тот как лежал с закрытыми глазами, так и не пошевелился ни разу, будто вовсе перестал дышать.
