Константин Романовский был послан царем Петром надзирать за работами в будущей столице Российского государства. Новый город уже имел название – Санкт-Петербург, но все еще представлял собой странную смесь недостроенных каменных домов, временных деревянных мостовых, глубоких ям, предназначенных для фундаментов будущих прекрасных дворцов. Уже в юности царь начал горячо мечтать о строительстве города, совершенно нового для Руси. И с возрастом горячность Петра не уменьшалась. В пылких речах он рисовал своим сподвижникам дивную северную столицу, красотой и величием не уступающую Парижу и Венеции. Он дал этой столице европейское имя – Город Святого Петра, в честь своего небесного покровителя, одного из апостолов Христа! Однако воплощение в жизнь пылких мечтаний встречало на своем пути все новые и новые препятствия. Над болотистой местностью поднимались болезнетворные туманы, гуляли промозглые вихри, волны реки Невы широко и бурно разливались, сметая постройки. В Москве иные шептались, утверждая, что новая столица никогда не будет достроена; осмеливались даже осуждать царя, выбравшего для города столь неудачное место. Но после того, как несколько болтунов очутилось в тюрьме, толки стихли. Петр сжимал зубы, его яркие темные глаза метали молнии, он не слушал никаких возражений.
– Санкт-Петербург будет воздвигнут! – И мощный кулак царя опускался на столешницу. Лицо внезапно охватывали мелкие судороги. Он, высокий, худой, чуть откидывался назад, и, казалось, что он вот-вот упадет, грянется оземь в страшном припадке.
И непонятным образом почувствовав, что мужу худо, прибегала из своих покоев легконогая, улыбчивая молодая супруга царя, Катерина; бросалась к мужу, обнимала за пояс, нежные ладошки тянулись к его лицу, к его огромным глазам, нежные губы раскрывались, вполголоса приговаривали:
– Петруша!.. Петруша!..
И государь успокаивался. Да, государь успокаивался…
Константин живо представил себе эту картину, уже несколько раз виденную им. Красивое лицо Константина Романовского приняло задумчивое выражение. Склонившись над грубо сколоченным деревянным столом, молодой человек прочищал голландскую трубку. Царь любил курить, и многие его сподвижники – вольно или невольно – также пристрастились к курению, или жевали табак. Константин не составил исключения.
Ветер бил в окно. Константин поежился, потянулся к плащу, небрежно брошенному на стул, накинул плащ на плечи. «Должно быть, вода снова поднимется!» – подумалось досадливо. В прибывшем обозе с продовольствием опять привезли порченую солонину. Значит, рабочие, копающие яму под фундамент очередного дворца, снова будут шуметь. Придется уговаривать их, обещать… Множество забот, мелких и крупных, одолевало Константина. И немало пришлось ему пережить в эти два года. Он совершенно отвык от своего прежнего имени – Кантор де Пейрак. Старший брат Флоримон в далеком Париже, отец и младшие брат и сестра в еще более далекой Америке, все они казались Константину почти не существующими. Он являлся вернейшим сподвижником царя, вместе с ним горячо мечтал о новой столице, с большим рвением исполнял свои обязанности интенданта большого строительства. Но все же события последнего времени сделали его меланхоликом. Страшная гибель возлюбленной, принцессы Наталии, младшей сестры царя Петра; бегство друзей, Митрия Кузьмина, Андрея; отчаяние матери, потерявшей любимую дочь Онорину…
Уже почти два года Аделаида Романовская, некогда звезда парижского света Анжелика де Пейрак де Монбаррей, гостила у сына. Приехав, она ужаснулась, видя, в каких условиях живет ее мальчик. Ей всегда была свойственна жажда деятельности, и теперь она отправилась в ближайшую к строительству финскую деревню, наняла там кухарку и двух служанок. Деревянный одноэтажный домик, в котором жили Аделаида и Константин, преобразился, насколько это было возможно. Мать следила за тем, чтобы кушанье было вовремя приготовлено, чтобы одежда сына была вычинена. Простые материнские заботы успокаивали Аделаиду-Анжелику. Ей казалось, будто она почти внезапно постарела и лишилась своего женского очарования. Но теперь это не огорчало ее. Ночами она тихо плакала в своей маленькой спальне, где щелястые стены пропускали дуновения зимнего ветра. Она вспоминала Онорину, строптивую и такую любимую дочь, бежавшую из Москвы вместе с мужем Андреем. Ее любимая Онорина. девочка, родившаяся от отца-насильника, отчаянная, упрямая; думает ли она о матери, там, в далеких краях… Да и как знать, где она сейчас!.. И Аделаида-Анжелика тяжело вздыхала… И снова и снова стремилась заглушить свое горе многими и многими делами. Отправлялась вместе с сыном на строительство, помогала ему советами…
Вот и сейчас Аделаида возвращалась с поварни, где готовили еду для рабочих. И нелегко это было: варить съедобную пищу из дурных припасов. Аделаида порою выбивалась из сил, надзирая за кухарками…
Она отворила дверь. Константин отложил трубку и повернул голову на скрип. По губам его скользнула улыбка, но глаза продолжали хранить выражение грусти. Мать также улыбнулась сыну, искренне желая подбодрить его. Она присела у голландской печи, протянула руки к теплу.
